Ирина Волчок - В Калифорнии морозов не бывает

В доме Марк уже вовсю хозяйничал. Нарезал колбасу, сыр, банку с ветчиной открыл. Остальное убрал в холодильник. Из холодильника достал кабачковую икру и солёные помидоры. Накрыл столик возле камина, спросил у меня:

— Камин топить будем?

Я небрежно ответил:

— Можно… Вечер прохладный. Заодно и вода в ванной согреется.

На самом деле я давно уже к этому моменту подготовился. Ещё на прошлой неделе приготовил дрова, сложил в кладовке, чтобы как следует просохли и не дымили. Проверил систему водонагрева в ванной. Прежний хозяин дачи устроил в доме всё очень остроумно, все мои гости просто в восторге были. Камин в моих планах занимал не последнее место.

Она посмотрела на камин, на накрытый к ужину столик возле него и сказала:

— Может, потом? Ужасно есть хочется.

Марк засмеялся и сказал:

— Так кто тебе не даёт? Сиди и ешь, обжора. С камином мы как-нибудь и без тебя справимся.

Она посмотрела на меня, я тоже засмеялся и кивнул. Конечно, я планировал ужин по всем правилам, у меня в холодильнике бутылка шампанского хранилась, я даже свечи достал, не такие, которые в хозмаге продаются, а витые, немножко на конус и пахнут вроде бы ванилью. Такие свечи тогда можно было достать только по большому блату. Было немножко жалко, что всё как-то не по правилам. Но я тогда подумал: может, даже хорошо, что такая непринуждённая обстановка. Как в доме настоящего друга. Это всегда вызывает доверие и симпатию.

Она сказала:

— Вот спасибо, век не забуду.

И сразу стала делать себе бутерброд — многоэтажный: хлеб, колбаса, опять хлеб, ветчина, хлеб, сыр, — наверное, правда очень голодная была. Устроилась в кресле сбоку от камина и принялась за этот бутерброд с таким увлечением, как щенок за слишком большую для него кость. Очень похоже было: держала бутерброд двумя руками и обкусывала его с разных сторон. При этом вид у неё был очень серьёзный и сосредоточенный. Я тогда подумал: всё-таки хорошо, что ужин не по правилам. Если бы получился такой, как я планировал, мне наверняка не удалось бы увидеть такую картину. Я посмотрел на Марка, а он в этот момент посмотрел на меня, улыбнулся и подмигнул. Я тоже улыбнулся. Получилось, будто мы переглядываемся, как заговорщики. Мы вместе вышли из комнаты и он сказал:

— Молодец, с дачей ты хорошо придумал. Только я не понял: я вам не мешаю?

Я обиделся и сказал:

— Что за пошлости? Я ведь многих пригласил.

Марк к чему-то прислушался и сказал:

— Ну да, ну да. А многие, кажется, и без приглашения придут.

И сразу в дверь постучали, голос Сергея Андреевича закричал: «Кто-кто в теремочке живёт?» — а голос Ираиды Александровны строго сказал: «Ну, что же вы так орёте, дорогой? Ночь на дворе, всю улицу перебудите». Сергей Андреевич — известный архитектор, у него дача недалеко от моей. А Ираида Александровна — жена генерала, их дача тоже недалеко. Мы иногда заходим друг к другу по-соседски, соль попросить, спички, иногда — заварку. У нас здесь довольно просто, можно сказать, что все домами дружат. Но так поздно обычно никто ни к кому не ходил, если специально не звали. Я открыл дверь, Сергей Андреевич с порога сунул мне в руки бутылку вина, а Ираида Александровна сказала:

— Добрый вечер, дорогой, добрый вечер. Вы дверь пока не закрывайте, сейчас ещё кое-кто подойдёт. Маша собиралась забежать, Женечка… Наверняка ещё кто-нибудь, наверняка.

Вы же не спите, дорогой? У вас же и так гости? Ну, так мы не помешаем. Вот туточки у меня угощение с собой. Куда корзинку-то нести?

Я понял, что все видели её. Как она стояла, облокотившись о штакетник. Она совсем недолго стояла, и уже довольно темно было, и улица казалась совершенно пустой. Но всё равно все успели её увидеть. Я тогда подумал, что это даже неплохо. В этих дачах живут люди, принадлежащие к определённым кругам. Некоторые — очень известные. Я подумал: пусть она знает, с кем я общаюсь на равных. Я сказал:

— Добро пожаловать. Зачем же угощение с собой? У нас всё есть, на всех хватит. Только придётся ещё приготовить кое-что, посуду вынуть, бокалы, раз гостей прибавилось.

Марк пошёл за дровами для камина, а я повёл гостей в комнату, знакомить с ней.

Следующие двадцать минут я только и делал, что водил новых гостей знакомить с ней. У меня здесь никогда не было столько народу одновременно. Наверное, все соседи пришли. Правда, каждый приносил с собой какое-нибудь угощение, так что я хотя бы о том не думал, что продуктов не хватит. Я тогда вообще ни о чём таком не думал, всё шло как шло, я в этом почти не участвовал. Всё равно всё шло не по плану. Но я об этом не думал.

Я тогда думал: вот, она опять от всех отличается. Все пришли в дачном, в домашнем, кто в чём был. Сергей Андреевич — вообще в старых трико и в растянутом свитере. Да все выглядели так, будто только что с сельхозработ. Даже Машка пришла в ситцевом халате. Правда, через пять минут ушла и пришла уже в какой-то блестящей хламиде, она в этой хламиде на сцену выходит. Машка в этой хламиде всё равно была похожа на остальных. То есть не похожа, конечно, всё-таки не с сельхозработ, очень яркая, как на сцене. Но всё равно вместе со всеми. А она — опять отдельно от всех. Как экзотическая бабочка, которая нечаянно села на кучу мусора. Я ни о ком из присутствовавших не хочу сказать ничего плохого. Они все из высоких кругов, есть очень известные. Просто впечатление было такое. Может, потому, что она опять была одета неуместно. Или потому, что опять вела себя так, как будто ей всё равно, кто собрался, знаменитости или гаишники с той дороги. Со всеми говорила одинаково, на всех смотрела одинаково. Свернулась калачиком в кресле, слушала, что ей говорили, ела, что ей на тарелку подкладывали, смотрела вроде бы внимательно, а я видел, что скучает. Я уже привык к этому её взгляду, всегда замечал, когда она скучает.

Гости сидели, болтали, смеялись, выпили почти всё вино, которое сами принесли. Всем нравилось, никто не собирался уходить. На дачах гости обычно целыми ночами могут сидеть, в этом ничего странного. Но Марк вдруг сказал мне:

— Смотри, у неё глаза слипаются. Ты бы отвёл её, показал, где поспать можно.

Я подумал: это похоже на то, как если бы взрослые прогоняли ребёнка из-за стола, потому что он ещё маленький, ему спать пора. Наверное, все тоже так подумали, потому что закричали хором, что время детское, ещё вон сколько недопито-недоедено, ещё музыку не слушали и не танцевали. Но она встала и сказала:

— Я правда страшно хочу спать. Извините. Спокойной ночи.

Тогда все стали говорить:

— Бедный ребёнок, совсем замучился, ну, тогда спокойной ночи, до завтра, будет день — будет праздник…