Анна Берсенева - Этюды Черни

– Вот ваша булавка. – Сергей подошел к письменному столу. – Я ее на глазах держал. Как-то мне от этого верилось, что я сумею вас найти.

Булавку он вынул из стоящей на столе чугунной коробочки каслинского литья. Стол этот, на который Саша сразу не обратила внимания, потому что он был почти скрыт под книгами, журналами, какими-то блокнотами и листами ватмана, – внимание на себя как раз обращал.

В отличие от книжных стеллажей, сделанных попросту и из обычных досок, он был хорошей старинной работы – с оградкой по краю, с бронзовыми накладками, с многочисленными дверцами и ящиками, среди которых, наверное, были и потайные, как принято это было в те времена, когда сделали этот стол мастера-краснодеревщики.

Сергей протянул Саше булавку. Она лежала у него на ладони, и бриллиант, ничем не оправленный, казался большой дождевой каплей, замершей в широком рисунке линий его судьбы.

Это ей от коньяка так красиво стало думаться, вот что.

– Спасибо, – сказала Саша и, взяв булавку с его ладони, приколола к свитеру. – Сразу тот вечер вспомнился.

– Это зря, – пожал плечами Сергей. – Не думаю, что вам было очень приятно общение с теми уродами.

– Это забылось. Но все остальное почему-то помнится.

– Что же?

– Как я под соснами по аллее шла. И у меня внутри было что-то такое… самостоятельное. Как запах листьев от меня не зависел, так и это, внутри меня, было само собою, не из меня происходило. Как осенняя природа. – Она потерла лоб и удивленно сказала: – Это непонятно. Что-то я разболталась.

– Это понятно. И совсем не болтливо.

– Я не в том смысле. Вообще – разболталась. Жизнь моя разболталась. И что-то я быстро стала пьянеть. Недавно заметила. Рюмку коньяка выпиваю, и вместо сна – волнение.

– А вы для сна выпиваете?

– Ну… Да. Для сна и покоя. Только я тоже не алкоголик.

Саша засмеялась. Собственный смех показался ей каким-то принужденным.

– Я пить больше не буду, – сказала она.

– А я выпью. – Сергей налил себе еще рюмку. – Трезвый человек в пьяной компании производит неприятное впечатление. Вы подумаете, что я за вами наблюдаю.

Неприятно чувствововать себя пьяной компанией. И неприятно, что он это заметил. Хотя… Кто он ей? Заметил и заметил. Все равно.

– Ничего я такого не подумаю. – Она пожала плечами. И добавила, глядя, как он снова берет бутылку: – Тогда и мне еще налейте.

Наверное, теперь она должна была произнести тост. Но ни красивых, ни умных слов в закружившуюся голову не приходило. К счастью, Сергей никакого тоста и не ожидал. Они выпили коньяк молча, потом он налил Саше чай, а себе кофе.

Наверное, теперь надо было расспросить его о поездках, свидетельствами которых были серебряный гранат и парусник в бутылке. Но расспрашивать ни о чем не хотелось, и Саша радовалась, что он не вынуждает ее к этому. Молчание рядом с ним было простым и естественным.

– Том ям готов, – послышалось за дверью. – Я вас жду.

– Том ям – это что? – спросила Саша.

– Не знаю. Надеюсь, не духи.

– Почему это должны быть духи? – удивилась она.

– Ну, мама составляет духи. Какие-то эфирные масла из Франции выписывает. Но том ям, кажется, все-таки не нюхают, а едят.

– Да, когда я вошла, то она сказала: будем есть том ям, – вспомнила Саша.

– Значит, не духи, – кивнул Сергей.

– Точно не духи.

– Мы с вами разговариваем, как Том Сойер с Гекльберри Финном. О странностях загадочного мира взрослых.

– Мы с вами просто опьянели. Я – точно опьянела.

– Тогда пойдемте закусывать.

Он поднялся со стула и помог Саше подняться с дивана.

Аромат от неведомого том яма разносился по всей квартире. От него развеивалось ощущение чрезмерной, доходящей до уныния тишины. Понятно было, что это еда, и какая-то вкусная еда.

– Ничего, если мы пообедаем в кухне? – спросила Ирина Алексеевна, когда Саша вышла из комнаты в коридор.

– Я всю жизнь обедаю в кухне, – улыбнулась Саша.

Глава 3

Стол в кухне, впрочем, выглядел так, словно хозяйка готовилась к приходу гостей. Поскольку к Сашиному приходу она точно не могла готовиться, оставалось только думать, что все это является здесь естественной частью повседневной жизни.

«Все это» представляло собою супницу, содержимое которой было до того разноцветным и ярким, что даже не верилось: неужели таким может быть самый обыкновенный суп? Это, надо полагать, и был том ям.

– Да, это едят, – сказал Сергей, заглянув в супницу.

– Это не просто едят – это очень вкусно, – ответила Ирина Алексеевна. – И лемонграсс был совершенно необходим, что бы ты об этом ни говорил.

– По-моему, я ничего об этом не говорил, – пожал плечами он.

– Лемонграсс – это лимонная трава, – объяснила она Саше. – И аромат у него совсем не такой, как у лимона или лайма, гораздо тоньше.

Саша, как и Сергей, тоже считала, что сравнительные достоинства лемонграсса и лимона с лаймом не стоят того, чтобы о них размышлять и разговаривать. Но интонация, с которой Ирина Алексеевна вела эти разговоры, была отмечена такой непринужденной простотой, что казалось невозможным ей возражать. В этой женщине все было естественно, как дыхание; первоначальное Сашино впечатление лишь подтверждалось теперь.

Они сели за стол, и Ирина Алексеевна принялась разливать суп по тарелкам. Саша взгляд не могла оторвать от того, как она это делает – словно бы одним движением, свободным и гармоничным, как движение ветра и графического рисунка.

– Может, еще коньяка выпьем? – спросил Сергей.

– Выпейте, – кивнула Ирина Алексеевна.

– А ты?

– Меня можно не спрашивать. Я не пью, ты же знаешь.

– Знаю. Но люди меняются, – усмехнулся Сергей.

– Я не меняюсь. Принеси коньяк. Если Саша хочет.

В отличие от Сергея, который называл ее то Александрой, то никак, Ирина Алексеевна сократила ее имя непринужденно и правильно.