Любви больше нет - Маргарита Дюжева
Кто же знал…
Больше нет смысла искать оправдания и откладывать разговор. Нет смысла играть в понимание или прятать голову в песок, как зажравшийся страус.
Настало время заглянуть ему в глаза, загнать в угол и потребовать ответа.
По дороге к Кирсанову я заскакиваю в первый попавшийся салон печати, вывожу на бумагу самый колоритные фотографии, покупаю папку, в которые их складываю. Как досье, доказательство предательства.
Максу не звоню, не предупреждаю о своем приезде. Не хочу, чтобы он заранее подготовился к моему приходу, выставил защитные стены и спрятался за ними как самый настоящий трус.
Я хочу видеть его глаза, когда он встретит меня, хочу прочувствовать тот момент, когда он заглянет в папку и осознает, что все, вранье закончилось. Шах и мат
Дорога занимает больше времени, чем обычно. Я собираю все светофоры на своем пути, да и еду не по прямой, а окружными дорогами. Не хочу, но тяну время перед сложным разговором. Я его боюсь.
Внутрь захожу без проблем, рассеянно кивая знакомым охранникам. Поднимаюсь на лифте и по коридору иду к кабинету Максима. Мне кажется, что с каждым шагом он растягивается все больше и больше, а заветная дверь стремительно отдаляется.
А потом хоп! И я уже стою перед ней. Разобранная, испуганная, потерявшая ориентиры в этой жизни.
В приемной меня встречает его верная помощница. Я киваю ей, и прежде, чем успеваю сказать хоть что-то, она сообщает мужу о моем приходе.
Ну и ладно. Отступать все равно некуда. Мы на грани полного повала.
Я без стука захожу в кабинет и тут же напарываться на встревоженный взгляд. До того, как Кирсанов успевает накинуть маску, в этом взгляде проскакивает страх.
— Тась, — муж поднимается из-за стола и неуверенно улыбается, — ты не предупреждала, что придешь.
Растерян, не знает, чего от меня ждать и как реагировать.
А мне тошно. Настолько, что хочется сбежать и больше ни о чем, никогда не вспоминать.
— Не переживай, Кирсанов. Я надолго тебя не задержу, — неспешно подхожу ближе, — ответь мне на один вопрос. Чем ты занимался вчера днем?
Я еле дышу, а он уже взял себя в руки и улыбается:
— Ты же знаешь, работал.
— Весь день?
— Да, — врет, разрушая остатки того, что было между нами, — а почему ты спрашиваешь?
Я молча выкладываю папку на стол и кончиками пальцев подвигаю к нему.
— Что это?
— Сам посмотри.
Макс хмурится. Опускает взгляд на папку, потом снова поднимает на меня. Я киваю еще раз.
Смотри давай, наслаждайся.
Макс открывает ее, пробегает взглядом по первой странице с документом, потом нервно перелистывает страницы дальше. И бледнеет, понимая, что все. Попался.
— Что? — сипит, — Откуда это у тебя?
— Ты был так увлечен своей… коллегой, что не заметил Марину. Помнишь ее? Подружка моя. Она в том салоне работает.
У него дергается щека:
— Тась…
Я подтягиваю папку к себе ближе и открываю на фотографию, где они вдвоем стоят рядом с машиной, и Алекса склонила голову, будто положив ее на плечо моему мужу:
— Вот, значит, какие игрушечки ты даришь свои любовницам. Шикарно. Ну что ж мужик ты богатый, работаешь много, можешь себе позволить.
— Тась! — подрывается со своего места, в два шага огибает стол. Хватает меня за плечи, — это не то, что ты думаешь.
Подняв взгляд к потолку, я горько смеюсь:
— Ты подарил этой девке машину, и хочешь, чтобы я поверила, что между вами ничего нет?
Отбиваю от себя его лапы и отступаю на шаг назад. Мне невыносимо на него смотреть, сердце заходится в агонии.
— Тася!
— Да что Тася? Что? — срываюсь.
— Я… — замолкает. Взгляд бегает.
Я смотрю на него, захлебываясь горечью
— Ну ты даешь Кирсанов. Был так уверен, что не попадешься, что даже не озаботился достойной легендой? Помочь? Накидать варианты? Например, можешь сказать, что это служебная машина. Или, что ты таким образом отмываешь незаконно полученные деньги. Или что это благотворительная помощь бедной красноволосой девочке с большими грустными глазами и сложной судьбой. Выбирай, что тебе больше нравится.
У него на скулах играют желваки, взгляд такой, что в нем утонет сама бездна.
— Что же ты молчишь? Фантазируй быстрее, пока мне еще интересно выслушать тот бред, который ты выдашь.
Макс снова берет меня за плечи, сжимает, пронзительно заглядывая в глаза, без слов умоляет о чем-то, но я не хочу вникать. Не хочу понимать
Я хочу, чтобы перестало болеть. Я желала этой боли, она мне не нужна.
Но она есть и с каждым мигом все сильнее сводит меня с ума.
— Ну же! Скажи еще раз, что у вас ничего не было! Включи обиженного и незаслуженно оскорбленного. Давай! Скажи, что не знаешь, что она выдумала, и вообще не в курсе кто это такая! Скажи!
Он молчит. И это молчание красноречивее самых громких слов.
Оно убивает меня. Отъедает кусок за куском оставляя после себя обугленные изъеденные раны.
Глава 17.3
— Отпусти меня, Кирсанов, — хриплю и пытаюсь скинуть с себя его руки, — не смей прикасаться ко мне своими грязными лапами.
— Тася!
— Не смей! — толкаю его в грудь, а он вместо того, чтобы отпустить, притягивает к себе и обнимает, так крепко, что не продохнуть.
Я кусаю его. Зло и со всей дури. Наверняка останется синяк, но мне насрать. Я хочу сделать ему больно, наказать за ту боль, что вынуждена сама испытывать по его вине.
Он охает и разжимает руки, а я, снова толкнув его в грудь, отпрыгиваю в сторону.
