Предатель. Ты врал мне годами (СИ) - Арина Арская

— Почему же? Видит, — вздыхаю. — Она хочет развод.

Свету трясет, и она шепотом спрашивает:

— А папа?

— Папа психует, Свет, — сажусь на край кровати. — И он не любит эту девочку.

Ревновать к ней глупо. Не знаю, как ты, а я бы не хотел, чтобы они развелись.

— Но ты за то, чтобы эту девочку приняли в семью?

Я поднимаю взгляд на Свету, которая смотрит на меня с вызовом, будто это я виноват в том, что у нас теперь есть младшая сестра.

— Помнишь, как ты плакала, когда я разрисовал лица твоих кукол и как ты кричала, что хочешь младшую сестричку? Не зря говорят: бойтесь своих желаний, Светоха.

— Ах ты, мелкий говнюк! — Света кидается ко мне, и я ловко перекатываюсь через весь матрас на другой край кровати. — Так это я виновата, что хотела младшую сестру?! Ты обалдел?!

Глава 54. Козел!

Я теперь очень хорошо понимаю, почему женщины убегают из дома от мужей.

Потому что быть в адреналине и взрывных эмоциях быть легче, чем остаться рядом с мужем и открыться ностальгии по прошлому или нырнуть в тоску по молодости, в которой была только любовь и никаких проблем.

— Аркадий мне так и не позвонил, — слышу в трубке отстраненный голос свекра. — Он доехал?

— Он к Свете навострил лыжи, — бесцветно отвечаю.

Молчание и долгий вздох, в котором я слышу разочарование:

— Света тоже знает?

Закрываю глаза. Молчу, а потом через несколько секунд молчания внезапно заявляю:

— Вы меня бесите, Алексей Романович, — мой голос вздрагивает возмущением. — Вот так, да.

Бесите.

Опять молчание и снисходительный вопрос:

— И что дальше?

Я аж привстаю в негодовании:

— А я не знаю! Я просто решила признаться, что ваше недовольство мной, взаимно. Вы мне тоже не нравились никогда!

— И что дальше?

— А ничего! — повышаю голос. — Высокомерный, холодный и, я бы сказала, что даже чванливый козел!

Резко замолкаю и крепко сжимаю смартфон, потому что позади меня дверь, что ведет на веранду, тихо поскрипывает.

Оглядываюсь.

В проеме застыл угрюмый Богдан. Руки — в карманах, взгляд — исподлобья.

Какого черта приперся? Услышал, что я кричу на его папулю и пришел заступиться?

— Чванливый козел? — отстраненно уточняет свекр, и его равнодушный тон бесит меня еще больше.

Я его назвала козлом, а он не думает вступать со мной в скандал.

— Мне всегда было рядом с вами неуютно! — рявкаю я и отворачиваюсь от Богдана. — Я всегда чувствовала себя какой-то дурой! Нет! Нет, не дурой! А букашкой! Маленькой мерзкой букашкой, которую вы хотите раздавить, но нельзя, потому что сыночек расстроится!

Выдыхаю.

Чувствую в области затылка тяжелый взгляд Богдана, который почему-то не перебивает меня и не забирает телефон с приказами “заткнись!”, “прекрати истерику!” и “не смей с моим отцом в таком тоне говорить”.

— Терпели меня! Никакого тепла! Только презрение! И за что? за то, что я любила вашего сына?!

— вновь срываюсь на крик. — И вы ведь всегда таким были! Я вас и в детстве боялась! И в юношестве!

— Что тебе не мешало, заявляться к нам в гости, — усмехается Алексей Романович.

— А меня в гости звал ваш сын! И это он всегда тащил меня к вам! И знаете, что?!

— Что?

— Это мне он обязан своими хорошими оценками!

— Я знаю. Я, может, поэтому тебя и терпел, — хмыкает.

Я широко распахиваю глаза в горячем возмущении и открываю рот в попытке подобрать слова для едкого ответа.

— Козел! — это все, что я сейчас могу сказать высокомерному старому мерзавцу, а после из меня вырывается грубое рунательство, — Пошел ты в жопу!

В эфире тишина, а затем следует смех с резковатой хрипотцой. Он нарастает, а я продолжаю пялится перед собой круглыми и злыми глазами.

Алексей Романович смеется около минуты, а затем кашляет и хрипло спрашивает:

— Полегчало?

— Какой же вы… — подбираю новое оскорбление, но ничего на ум не приходит, — вот просто козел и все.

— И я подозреваю, ты все это давно хотела сказать?

— Да!

— Хорошо, — вздыхает. — Я не чванливый, я — рассудительный, Люба. Не холодный, я —

сдержанный. И презрения у меня к тебе не было. Это ты уже сама надумала.

— Но вы меня недолюбливали, — цежу я сквозь зубы.

— Но тем временем не запрещал вам дружить и закрываться в комнате Богдана, — тихо проговаривает Алексей Романович, и я, кажется, улавливаю в его голосе искорку тепла.

— А лучше бы запретили!

— Да ну? — опять смеется. — А вы бы послушались, да?

— Нет, не послушались бы!

Замолкаю и прижимаю пальцы к переносице. Выдерживаю паузу в пару секунд и говорю:

— Довольно, Алексей Романович. На этом предлагаю закончить. Спокойной ночи.

— Я не буду рад вашему разводу, — строго заявляет мой свекр. — На вашей свадьбе я сидел с кривой рожей, но на разводе…

— На развод никто вас не возьмет.

— Да я сам приеду.

— Да кому вы там сдались?!

— Я посмотрю в ваши бесстыжие глаза и со старческим осуждением поохаю! Мне уже можно! —

повышает голос. — И попричитаю… — делает паузу и продолжает, — а что соседи теперь скажут?!

Не сохранили семью, эгоисты! Ломать, не строить!

Лишили младшего сына семьи! и все в таком духе.

— Спокойной ночи, — сдержанно повторяю.

— Я не шучу. Я приеду на ваш развод.

Сбрасываю звонок и медленно выдыхаю. Богдан так и стоит за моей спиной. Стоит, молчит и буравит мой затылок немигающим взглядом.

— Что?! — оборачиваюсь на него через плечо. — Что ты тут стоишь? Что ты хочешь от меня?

В свете тусклого фонаря Богдан похож на маньяка, который раздумывает