Преданная (СИ) - Мария Анатольевна Акулова
В общем, зря я очаровывалась. И судьей. И его работой. Зря верила в лучшее. Зря надеялась…
Тарнавский проходит мимо за моей спиной. Мантия щекочет голые икры. Я прерывисто вздыхаю. Ловлю щекой быстрый взгляд, но в ответ не смотрю. Не хочу.
Он садится — мы тоже.
Начинаем рассмотрение. Сегодня у нас с Вячеславом Евгеньевичем подготовительное в новом деле. Оно будет длиться не дольше пятнадцати минут и от меня почти ничего не требуется. Впрочем, как всегда. Тарнавский ведет сам — разъясняет сторонам права, изучает полномочия представителей, зачитывает шаблонный процессуальный текст.
Все катится настолько стандартно, что я даже толком не отвлекаюсь от экрана с раскрытым протоколом.
Стараюсь усмирить волнение, которое вызывает звук его голоса.
Это сложно. То и дело бросает в жар. Я все еще помню руки. Помню губы.
Мне становится душно от осознания, какой он меня видел. Потом холодно и липко из-за того, что так просто отказался.
Умышленно или нет — Тарнавский болезненно задел мою самооценку.
Может быть наказал так за то, что отказалась, когда предложил он. Может быть не поверил. Хотя… Я же чувствовала. Я не обманываю себя. Я правда чувствовала, как между нами искрило.
Не выдерживаю, поворачиваю голову и исподтишка смотрю на его профиль.
Внимательный глаза сверлят одного из представителей сторон, говорящего на языке бесконечных формальностей. А у меня болезненно трепещет внутри. Я по-прежнему ужасно в него влюблена, но ничего кроме досады и боли это сейчас не доставляет.
Лежащий на моем столе телефон жужжит. Костерю себя и перекладываю на колено.
Лиза, блять.
Очень вовремя, подруга.
Скидываю и ловлю судейский взгляд уже на себе. В нем нет ни снисхождения, ни доброты. Требовательность. Претензия. Бровь приподнимается. Я опускаю глаза. Глотаю бессмысленное: «извините».
Оно ему не нужно. Ему нужно, чтобы помощница не только ноги раздвигала, когда судье захочется, но еще и работу свою делала. А я, получается, ни там ни там не угадываю.
— Отводы заявлять кто-то будет?
Испытывая облегчение из-за того, что судья вернулся к сторонам, заглядываю на экран телефона под столом.
«Давай вечером посидим где-то, мась?»
Справляюсь с первым желание отказаться. Утопаю во втором: согласиться и всем поделиться. Я устала. Запуталась. Мне не с кем. Я хочу иметь возможность положиться на подругу…
— Уважаемый секретарь, вы информацию внесли? — вздрогнув, с грохотом роняю телефон на пол.
Ровнее сажусь на стуле и смотрю на Тарнавского. Горло сжато. В нем бьется сердце. Он смотрит… Я умираю.
Прослушала. Опозорилась. Идиотка просто.
Один из представителей прячет смех под покашливанием в кулак. Еле справляюсь с желанием встать и уйти. Поплакать, что ли…
Только Тарнавский не щадит. Взгляд остается все таким же требовательным. Я быстро сдаюсь.
— Нет, простите. Я прослушала.
— Отводов у сторон нет. Вносите.
Киваю, стучу по клавиатуре.
Параллельно ведется аудиозапись. Я смогу доделать протокол по ней, но Тарнавский… Его отношение ко мне зависит от настроения. Когда настроение говно, он и меня не против размазать.
Интересно, а если бы мы с ним переспали, вел бы себя так же?
Господи, Юля, да успокойся!
Тарнавский зачитывает сторонам их права и предлагает подать ходатайства. Важные люди обсуждают дату начала рассмотрения по сути, а бестолковая я украдкой наклоняюсь за телефоном и прячу его в карман.
Прилагаю все усилия, чтобы остаток заседания не привлекать к себе внимания. И только в конце меня снова бросает в жар.
Я вдруг понимаю, что мы заходим в рассмотрение того самого дела. Бесконечно кручу в голове название «Тетрик», пока не вспоминаю, почему оно кажется таким знакомым. Смолина в зале, конечно же, нет. Он в принципе нигде по документам не проходит, иначе я бы заметила, но это не уменьшает произведенный на меня эффект.
Я сглатываю. Усмиряю дрожь.
Становлюсь внимательней и снова из-под полуопущенных ресниц наблюдаю за Тарнавским. Пытаюсь понять, он благоволит одной из сторон или…?
Я же не дура. Понимаю, что не являюсь единственным инструментов влияния на него. Может всем было бы лучше, чтобы Вячеслав Евгеньевич договорился со Смолиным о сумме и… Все?
Ужасные мысли пугают тем, что перестали пугать.
Стыдно, но я бы, возможно, хотела, чтобы они разошлись без потерь друг для друга. А значит и для меня.
Вздрагиваю, слыша стук молотка.
Встаю вместе со всеми. Задерживаю дыхание, когда Тарнавский проходит мимо. Киваю в ответ на его:
— Через десять минут в кабинет ко мне, Юля, — и оставляю подбородок внизу.
В сторону приемной плетусь без спешки. С одной стороны, пусть ко мне никто не подошел, я все же предвижу звонок от «заказчика». С другой… Не хочу я в кабинет!
Меня встречает брошенная на столе мантия.
Со вздохом беру ее в руки, тяну к лицу — кроме свежести кондиционера еще она пахнет дымом. Покурить успел. Вешаю в ряд с остальными. Закрываю дверцу.
Пусть знаю, что Тарнавский уже в кабинете, но до последнего тяну. Подойдя к двери, заношу руку… И шарахаюсь в сторону, когда она резко открывается.
Тарнавский врезается в мое лицо сразу двумя лезвиями — своими бездонными зрачками. Я растеряно торможу.
— Я сказал через десять минут, — работодатель чеканит прохладно. Я покорно склоняю голову. Опоздание в минуту — тот еще грех.
Взяв себя в руки — шагаю навстречу.
Он отступает. Сначала я думаю, что дает дорогу, собираюсь прошмыгнуть, но стоит приблизиться — в косяк на уровне моих глаз врезается рука. Торможу. Перестаю дышать. Поворачиваюсь.
Пальцы съезжают по дереву. Тарнавский делает шаг ближе. Я вжимаюсь спиной в косяк.
Страшно…
Судья нависает, я готовлюсь принимать кожей иглы.
— Будь внимательной, Юля. Твоя работа…
— Я знаю. Извините.
Даже думать не хочу, как он объясняет себе разницу в моем поведении. То соблазняю его, подставляя сиськи и чуть не умоляя трахнуть, то трясусь, выслушивая, как вычитывает.
Мужская кисть повисает в воздухе. Я больше от неожиданности, чем из-за ожидания чего-то хорошего вскидываю взгляд.
В его читаю угрожающее спокойствие. Что происходит в той голове — ума не приложу.
Чувствую прикосновение костяшек к щеке. Сглотнув, стреляю взглядом на дверь в приемную.
В субботу об этом вообще не думала, а ведь тоже могли зайти.
Возвращаюсь к лицу Тарнавского. Ему явно похуй. Застанут за тем, как жарит помощницу — не расстроится. Он вообще чего-то боится? О чем-то волнуется?
— Будешь пялиться в телефон во время заседания — оштрафую.
Произнесенное неправдоподобно ласково предупреждение в купе с поглаживаниями взрывает изнутри. Хочется защититься, хоть и знаю, что неправа. Еле держусь. А он
