Мой самый-самый... - Ана Сакру
Останавливается в каком-то метре, просовывает руки в карманы спортивных штанов. Ждет.
Мой взгляд все так же устремлен вперед, а не на него. Москва приветливо мигает фонарями и теплыми освещенными окнами, но морозный ночной воздух так и норовит защипать лицо. Звуки несущихся машин тают в тихом шуме колышущихся голых веток тополей, которыми так щедро засажен наш двор. В такие моменты, когда весь ночной город гудит у тебя перед глазами, особенно остро можно почувствовать своё одиночество. И только Сашкино тихое дыхание рядом, выходящее едва заметным облачком пара, дает будоражащий сигнал. Я не одна - мы здесь вдвоем.
Выбив себе сигарету, отдаю пачку Саше. Чиркаю зажигалкой и прикуриваю, сложив руки лодочкой. Протягиваю мужу и зажигалку и выпускаю сизый дым в небо. Горький смоляной вкус окольцовывает горло, проникает в легкие. Огонек Сашкиной сигареты мелькает рядом, почти синхронно с моим. Мы оба молчим, потому что не знаем, что сказать. Мы за эти сутки итак слишком много друг другу наговорили. Прокатили друг друга с ветерком по всему эмоциональному спектру.
И в сухом остатке опустошение. И новый удар в стену, которую мы не можем проломить уже пятнадцать лет. Мы снова обречены, обнимаясь, тихо умирать около нее.
Я пытаюсь это исправить, но я не знаю как. Просто не вижу.
Мне нужен новый угол обзора, новый ракурс.
Мне жизненно необходимо изменить сбоящий алгоритм, чтобы получить другой результат, но в голове тут же эгоистично и обиженно бьется: "А почему именно я должна что-то менять? Почему не он?!"
И так по кругу. Нет выхода, и следом сразу острое желание, чтобы выход искал другой.
Сигарета быстро тлеет от моих жадных затяжек и, когда почти дохожу до фильтра, Сашка делает ко мне шаг и обхватывает одной рукой лицо, во второй так и держа сигарету. Толкает к колонне, крепче фиксирует подбородок. Наклоняется и целует в губы. Без слов. Тоже считает, что не о чем больше говорить.
Горький дым моей сигареты смешивается с его. Целуемся и нам горько. Пошло, пьяняще и одновременно отрезвляюще.
Возвращаемся в нашу реальность, где мы не можем друг друга изменить, сколько бы не пытались.
Осознание окончательно приходит именно сейчас. Сашка не поменяется никогда.
Чтобы не происходило, о чем бы мы не говорили, он не изменится. А я совсем не уверена, что готова это принять. Но сейчас я целую его в ответ, жадно отвечая на каждое движение языка, и прижимаюсь грудью к его голой груди, пока он запахивает меня в свой пуховик. Встаю на носочки, тянусь, обвиваю руками его шею, слово дерево хищная лиана. Его рука под моей курткой, под моей юбкой...Сминает мою задницу, оттягивает ягодицу грубо, с намеком. Кусаюсь в ответ, тяжело дыша. От мыслей, какой у нас сейчас будет секс, колени превращаются в желе. Возбуждающая липкая слабость расползается по бедрам. Сашка лапает меня двумя руками, слегка подсаживая на себя и давая прочувствовать вставший член сквозь толстый хлопок спортивных штанов, моя одежда задирается, и я шиплю от прикосновения кожи к ледяной колонне.
- Пошли обратно, - Сашка отстраняется, поплывший и немного злой взгляд блуждает по моему лицу.
- Пошли...
Ведет, положив руки на талию, и дыша мне в макушку, почти касается губами волос. Безмолвно подчиняюсь, с трудом переставляя ослабевшие ноги. Жар нервного предвкушения топит.
- Саш, у меня смазки нет, - шепчу одними губами, когда переступаем порог квартиры.
- М -м-м, - тянет Сашка ровно, обнимая сзади, и только крепче прижимает свои бедра к моим, словно говоря, что ему плевать на это, - Тогда давай в душе, Кис.
Поворачиваю к нему голову, целуемся, сплетаясь языками, и, неловко скинув куртки и ботинки, пятимся в ванную.
Вкус пронзительной горечи во рту так и не пропадает. Возможно потому, что он вызван не выкуренными сигаретами, а осознанием, что чуда после всех откровений и разговоров так и не произойдет.
Но, несмотря на это, я слишком хорошо помню, что уже завтра Сашка уедет, и мы не увидимся почти месяц. И у меня нет ни сил, ни желания отталкивать его.
42. Лиза
20 марта.
- Простите, извините, простите...- неловко пробираюсь к своему креслу, толкая в узком проходе чужие колени.
Влада, уже ждущая меня в самом центре ряда, машет тонкой рукой, ориентируя в плотном полумраке зала. Наконец падаю на свое место. Выдыхаю. Я так спешила, что спина покрылась испариной, и все равно забежала в театр после третьего звонка. Стоит мне коснуться задницей мягкого стула, как тут же начинает играть музыка, а на черную сцену падают первые лучи прожекторов. Начинается…
- Привет.
- Привет.
Улыбаемся с Владой, шепча друг другу.
- Ну, ты прямо в последнюю минуту!
- Да на работе завал, а потом еще в пробке пришлось постоять… - оправдываюсь.
- Тш-ш-ш! – недовольно шипит за мной какой-то дед.
Замолкаем, уставившись на сцену как по команде. Влада молча сует мне программку в руки, но я ничего не вижу – слишком темно. Билеты покупала Влада, а я настолько замоталась, что даже не успела ознакомиться, на что именно она меня привела. Знаю, что это хореографический спектакль, ставил его кто-то из шоу «Танцы», и здесь задействованы многие участники этого проекта. Влада писала мне их фамилии, но я слишком от этого далека, чтобы хоть одну узнать.
Зал постепенно затихает, а музыка напротив становится громче. Сцена заливается серебристым холодным светом, очерчивая резкими тенями расставленные на ней разноплановые блоки, и лишь один яркий красный луч падает в центр, прямо на графичное высокое дерево, ствол которого обнимают два танцора в телесных
