Фотографов с рук не кормить - Надежда Николаевна Мамаева
Рыжий уже лежал на полу. Бледный, в кровоподтеках… мне показалось, что он уже не дышал. В мозгу ударом набата прозвучало: мертв!
Над телом склонился один их охранников. Два других стояли чуть в сто роне. Один придерживал рукой голову, второй — пах.
— Сильный, гаден… — пиная по ребрам, начал было тот, что склонился над Ником, и осекся, увидев меня с огнетушителем наизготовку. И тут же подобрался, шагнув навстречу мне. Только ударить не успел.
Меня чем-то приложили сзади. И, уже падая на пол, я услышала голос с чуть характерным старческим акцентом:
— Смотри-ка, даже сдохнуть этот ублюдок нормально не мог. Еще и девку нашел…
А потом насупила темнота. Непроглядная, стылая и вязкая, как осенняя болотная трясина.
В себя я пришла от ощущения, что меня забыли в выдвижном ящике для трупов в прозекторской. А я возьми и очнись. Во всяком случае, было холодно и темно. Хотя… я попробовала приподнять веки, и это далось столь тяжело, что я поняла: играй я Вия, за эту роль жюри Каннского фестиваля мне бы дало пальмовой ветвью по башке. Несколько раз, от испуга. И убежало бы полным составом бояться куда-нибудь, неважно куда, главное — от меня подальше. Ибо я была бы ну очень нату ралистична.
Зато когда я проморгалась и огляделась вокруг, то ощутила некоторую скованность. И как оратор пред публикой, и как перевязанный скотчем будущий труп.
Мой рот был заклеен, руки стянуты за спиной липкой лентой. Ноги — тоже. В общем, классическая гусеница шелкопряда, готовая к окукливанию.
Рядом, среди разбитых осколков стекла и пластика, лежал Ник. Живой! Его грудь медленно, но все же поднималась и опускалась. И… я, сидя в все в том же разгромленном кабинете, правда, уже с задёрнутыми наглухо шторами, связанная… Обрадовалась. Он не умер!
Шумно выдохнула и… увидела Димку. Он был в сознании. Очень злом таком сознании. Тоже в скотче и еще — в бешенстве. В бешенстве даже больше, чем в липкой ленте. И смотрел на меня исключительно матом. Может, он бы выразил свое мнение, ещё и огрев меня по шее, но не судьба-с… Связанные руки слегка мешали.
— У-у-у, — замычала я, пытаясь докричаться до Ника, который был сейчас похож больше на труп, чем на живого человека.
Минута… другая… И он наконец пошевелился. Он открыл глаза, сфокусировав на мне взгляд, и именно в этот момент щелкнул замок. Дверь распахнулась. Стильные остроносые ботинки перешагнули через полог.
— Очухался, — обронил Марк Васильевич.
Это был он. Точь-в-точь как на фото, которое мне показывал Ник. Стильная седая стрижка, аккуратная короткая густая борода, высокие скулы и острый взгляд, чем-то неуловимо напоминавший гвозди, воткнутые в крышку гроба, но ещё не загнанные в дерево по самую шляпку точным ударом молотка.
Ник мыкнул в ответ.
Твенистый сделал несколько шагов, наклонился и содрал скотч со рта, задав вопрос.
— Кто еще знает, что ты жив? — Тон, деловой и сухой, словно речь шла об очередном не сильно и значимом контракте, убедил меня лучше любых угроз: нам конец.
Ник сделал глубокий вдох, закашлялся, пытаясь то ли прийти в себя, то ли отсрочить ответ. Но тот, кто спрашивал, не любил ждать. Несколько шагов уверенной пружинистой походки, в которой не было и намека на преклонный возраст, — и в мой висок уперся пистолет.
— Я жду ответа, — напомнил Твенистый. — Она примчалась тебя спасать… Неужели ты ей ответишь такой неблагодарностью, как пуля в голову?
— Опусти оружие, поговорим, — голос Ника хрипел, а сам он кашлял через слово, как туберкулезник.
— Слушаю.
— То, что я жив, пока не известно никому. Но если я умру, то сегодня же, в час ночи, пойдет веерная рассылка файлов. Среди прочего — доказательства твоей вины в покушении на меня неделю назад и….
— И какие же доказательства конкретно? — перебил Твенистый.
Ник сглотнул.
— Молчишь? И я даже знаю почему. У тебя нет этих самых доказательств. Ты так и не понял: тебя, такого правильного, хотел убить не только я. Все. И Инга, которая в случае отзыва программы на поиск дыр потеряла бы все. И вор Романов, и изовравшийся Лорка… да даже твой дружок Макс, проигравший и набравший кредитов, от твоей смерти только выиграл бы. Это ведь был его косяк в исходном коде.
Я вытаращилась на старика. И, видимо, мой взгляд был настолько выразительным, что тот расщедрился на пояснение:
— Только зная слабости и пороки человека, им можно полностью управлять. И я собирал данные на всех и каждого. Чтобы вовремя суметь заткнуть. Например, Макса, который решил выйти из игры. Но не смог.
— Именно поэтому у меня не получилось вычислить по камерам, кто же спускался к машине, — выдохнул Ник.
— Взломал систему охраны? — В голосе старика мне почудилось то ли удивление, то ли одобрение.
— Проник, — возразил Ник.
— И все равно ничего не нашел, — самодовольно отчеканил Твенистый. — Потому как все, даже я, были в своих кабинетах в то самое время, когда тебе прокалывали шину.
Ник нахмурился. А я буквально ощутила, как он в этот момент просчитывает варианты. С бешеной скоростью.
— Фил?
— Догадливый. — Губы старика исказила жесткая усмешка.
А я вспомнила, как расположена камера в кабинете Локи. Она стреляла в спину сидящего за столом, и если развернуть кресло высокой спинкой к объективу, то… отлично было видно тех, кто входит, часть монитора, но не того, кто сидит за столом.
А старик меж тем продолжил:
— Инга отлично сыграла свою роль, зайдя к Лорке и поговорив с его пустым креслом. А Романов через удаленный доступ имитировал бурную деятельность: на экране мелькали таблицы, словно за столом кто-то сидит и работает. И раз уж ты ничего не придумал, кроме лжи про рассылку, значит, о том, что ты пока жив, ещё никому не известно. — Он довольно улыбнулся. — Поэтому ничто мне не помешает убить тебя окончательно.
У старика слова с делом не расходились. Нас потащили к вертолету. Причина, по которой не пристрелили, мне виделась прозаической: тяжело будет убедить судмедэкспертов в том, что Беркутов погиб из-за автомобильной аварии, если в его голове будет зиять дыра от пули. А меня, видимо, оставили пока в живых, чтоб Ник не сильно дергался. Ну или просто старик — практичный аккуратист и пачкать ковер ручной работы не захотел. Кто
