Мой первый роман про... - Чинара
— Ничего не надо.
— Поверьте, мне совсем не трудно. А то неудобно, что я вот так к Вам вломилась. — на кухню уходит быстрее, чем я успеваю ответить:
— Все нормально…
***В душе обдумываю, как бы тактичнее выпроводить Ингу и поехать к Славе, тут же осознавая мелочность своей натуры. Девушка работает на меня не первый год и всегда идет на встречу, стоит мне намекнуть. Сейчас же, судя по всему, она нуждается в помощи, раз пришла в такой час, и что я? Как пуберант могу думать только о цветочке, которого по ощущениям не видел не пару дней, а несколько бездушных лет, заполненных цикличной работой и безумными писателями. Как хорошо, что я не творческий человек. Несмотря на всю мою любовь к литературе, сам я, помимо рабочей переписки, мало способен на нечто высокое.
Выхожу из ванной комнаты с мыслями запихнуть подальше свою эгоистичность, выслушать Ингу и помочь, в случае необходимости. Подхожу к кухне, и в нос бьет запах жаренной картошки, которую я, несмотря на старания и поползновения к правильному питанию, люблю всей душой и вкусовыми рецепторами.
— С легким паром, — улыбается няня дочери, — Приготовила молодую картошку и сделала наспех овощной салат.
— Не стоило, Инга. — хотя желудок говорит обратное и, наконец, стирает из памяти томительные воспоминания так и не попавшего мне в рот сэндвича.
— Ради любимого мужчины стоит. — прилетает мне в ответ, пока я, улыбаясь, сажусь за стол, и смысл сказанных слов не сразу добирается из ушей в пункт понимания. Слюноотделение соображает быстрее, притормаживает на полном ходу и давится, но, по странности, держит лицо. Можно, конечно, прикинуться тугоухим, но она смотрит с чересчур большой надеждой в глазах, поэтому я пытаюсь перевести все в шутку, всячески стараясь ее не ранить:
— Боюсь, твой любимый мужчина начнет ко мне ревновать, если узнает. А мы оба этого вряд ли бы хотели. — встаю и раскладываю тарелки, тем самым давая ей возможность сделать шаг назад и избежать ненужного диалога, в котором она не услышит для себя то, на что надеется.
Хотя до сих пор не могу поверить в то, что моя мать и здесь оказалась права. Римма Константиновна, когда бабушка называла тебя ведьмой, ты поэтому ничего не отрицала?
— Ты голодна? Я тебе положу?
Она молчит и смотрит с угасающей надеждой. Мне хочется ее утешить и сказать, что я всего лишь не тот мужчина и не стою ее расстройства сейчас. Уверить, что она обязательно найдет того самого, который оценит и будет смотреть с обожанием, но не могу. Ведь это раскроет мое понимание ситуации, а значит и отказ, бьющий слишком сильно по женской гордости. Поэтому мне хочется сократить и уменьшит возможный ущерб, который я наношу. Хочется дать ей шанс обойтись без еще более уязвимого для нее диалога, несмотря на то, что мы оба осознаем невозможность дальнейшей совместной работы.
Я улыбаюсь беззаботно и радушно, накладывая в ее тарелку картофель и салат, спрашиваю, не хочет ли она ягодного морса, который у нас оставался и отчетливо вижу, как беззвучно открывается ее рот. А потом слышу звонок в дверь.
Обожаю незваных гостей!
— Я открою! — сообщаю и выхожу из кухни. Буду рад сейчас любому человеку, потому что вряд ли Инга при посторонних захочет продолжить, да и у нее появляется больше времени обдумать случившееся и выбрать правильный вариант — не начинания. Может снова заливаю красного кардинала? Или дочь заставила бабушку привезти ее к папе? Да хоть толпа писателей…
Но когда дверь открывается мое воодушевление несколько теряется.
Орзанов, прижимающий бронзовую статуэтку вождя к груди, с диким блеском в глазах смотрит на меня.
Ошибка, что я буду рад любому, рикошетом бьет меня в лоб.
Как он узнал мой адрес и что делает в такой час на пороге моей квартиры?
Надеюсь, не в любви пришёл признаваться. Не хочется этот день помечать в особую касту любвеобильного безумства.
— Доброго вечера, Георгий Константинович!
— Доброго, Виктор Тимофеевич. Не ожидал Вас увидеть. — откровенно озвучиваю с нотками чистейшего раздражения.
— Понимаю, — кивает писатель, — Но я осознал вполне отчётливо, что никак без Вас не могу и потому вынужден. Поверьте, вынужден, просить Вас пустить меня к себе и при необходимости оставить на ночь.
Сегодня точно не первое апреля? Или он что-то курит, а это реакция на увеличение дозы?
Непонимающе смотрю на позднего гостя. Если бы он начал размышлять о конце света и предложил поехать на поиски собакоголовых, я бы наверняка удивился меньше.
— Не подумайте ничего предосудительного! Ни в коем случае, Георгий! — горячо продолжает субтильный, ясно читая полный отказ в моем красноречиво говорящем взгляде. — Мне необходимо написать важную главу! Неописуемо важную для моей новой книги, и муза моя, по неведомому стечению, воплотилась в Вас. — он ступает внутрь и, закрывая за собой дверь, протягивает мне голову вождя. — Это Вам подарок. От чистого сердца! Я давно обратил внимание на Ваши увлечения и нашёл редкую модель с кристаллами. Таких всего пару штук! — дальше считывает реакцию неверно, самодовольно добавляя, — Нет-нет, не стоит благодарности. Мне это стоило сущих копеек.
— Не стоило беспокоиться, Виктор. — морщась принимаю дар, который напрягает все мышцы тела. — Но я не могу Вас…
— Картошечкой пахнет? — искренне уточняет гость. — С утра ничего не ел, целые сутки одни голые листы и метания. Солнечные лучи весь день проходят сквозь кожу, не принося ни тепла ни ритма.
Зубы сводит от фразочек Орзанова всегда стабильно. Мало того, что сам приперся, всучил мне вождя, сияющего весомыми кристаллами, а тут ещё и на картошку зариться.
Хотя, идея оставить его на кухне с Ингой, а самому уехать к Славе видится спасительным билетом из дурдома «ромашка», в который неожиданно превратилась моя квартира. Поэтому я резко становлюсь гостеприимным хозяином, умиляюсь, как могу, статуе, пытаясь на неё при этом не смотреть — матери передарю на 8 марта— и радушно приглашаю Орзанова пройти со мной на кухню. Тот радостно соглашается, только до этого проводит минут десять в туалете, а потом столько
