Стелла Камерон - Лунный прилив
— Я не смог потом заставить себя прийти к тебе и сказать, — проговорил Эндрю, гладя ее волосы.
— И я не виню тебя после того, как повела себя. Вряд ли тебе что-нибудь известно о том, откуда взялись растения и белый ангелок на могиле?
— Вряд ли.
— Ты заказал их. Я знаю, что это ты.
Эндрю потерся подбородком о ее лоб.
— Уже, наверное, около четырех. Ты сможешь заснуть? Мне кажется, я смогу, если ты со мной.
— М-м-м... — Грир уютно устроилась, прижавшись к нему и обняв рукой за талию. Слезы сдавили ей горло и жгли глаза, но она не хотела, чтобы он это понял.
Эндрю умолк, и вскоре Грир услышала его ровное дыхание у себя над ухом, ощутила, как плавно вздымается и опускается его грудная клетка. Она осторожно оперлась на локоть, чтобы взглянуть на Эндрю. Сквозь дверь проникал слабый свет от камина в гостиной, отбрасывая тени ему на лицо. Грир разглядывала изгибы его темных бровей, прямой нос, высокие скулы — и четкие контуры губ. Желание поцеловать Эндрю, пока он спит, едва не возобладало над ней. Одним плавным движением Грир снова улеглась рядом с ним, свернувшись калачиком.
Она чуть было не рассказала ему о своем бесплодии. Только благодаря случаю он перебил ее и неправильно истолковал ее страх, в чем она была совершенно уверена. Эндрю признался в том, что чувствует вину за смерть Коллин. Он вовсе не был виноват в случившемся — не более чем в смерти Майкла Дрэйка, и все равно корил себя. Чувство ответственности было неотъемлемой частью характера Эндрю. Ценной для других, но зачастую зловредной для него самого. А если бы Грир рассказала ему о гистерэктомии, то он наверняка почувствовал бы себя еще более виноватым. Коллин могла быть ее единственным ребенком. Учитывая события, происшедшие в гостях у Уилсонов, Грир была почти рада, что ей не удалось донести это до него. Эндрю и так достаточно пережил за один день.
Когда они были вместе, происходило что-то необыкновенное. Возможно, ему удастся избавить ее от сомнений. Как она и сказала ему, он особенный. Многие люди находят счастье в самых, казалось бы, невыгодных и сложных положениях. Но прежде чем их с Эндрю отношения зайдут слишком далеко, он должен узнать об операции.
Ему придется смириться с тем, что Грир поведает ему, и понять, не изменились ли его чувства к ней после ее признания.
У Грир слипались веки. На стенах по обе стороны от штор прорисовались тонкие серые линии. Рассвет. Конец ночи и начало нового дня.
Глава 13
У Грир защекотало в носу. Потерев его тыльной стороной ладони, девушка перевернулась на другой бок. Зарывшись в подушки, она вдохнула запах... мужского геля после бритья. Эндрю. Она села на кровати, натянув одеяло по шею, и огляделась. Старомодный дорожный будильник на прикроватной тумбочке громко тикал. Десять десять. Должно быть, он уехал в госпиталь. Нет, не может быть. Иначе она не выберется отсюда, разве что пешком.
— Доброе утро, соня, — поприветствовал ее Эндрю, босиком вошедший в спальню. На нем было только полотенце, повязанное вокруг бедер, а другим он вытирал волосы. — За окном светит солнце. День будет чудесный. Но мы это и так знаем, не правда ли? — добавил он, одарив ее одной из своих обворожительных улыбок.
— Наверное. — Грир откинулась на постели, гадая, что ей делать дальше. Она тоже была бы не против принять душ, даже в устрашающей ванной Эндрю, но от одной мысли о том, что придется встать с кровати под его зорким взглядом, ей стало неловко.
Эндрю, очевидно, не разделял ее сомнений. Он продолжал энергично растирать полотенцем мускулистые плечи и грудь, приближаясь к участку тела, где темная растительность, которую ей довелось разглядеть еще в их первую встречу, соединялась с дорожкой волос ниже пупка.
— Я спущусь и начну готовить завтрак, пока ты одеваешься, — предложил он. — Ты уже успела приспособиться к английской утренней пище или предпочитаешь что-нибудь другое? Я не уверен, что смогу соорудить блинчики, похожие на те, что ты ешь дома.
— Я справлюсь, — рассмеялась Грир. — Проявляется наследственность. У меня слабость к бекону и яйцам — если, конечно, это не доставит тебе хлопот, — поспешно добавила она.
— Какие могут быть хлопоты.
Его рука приближалась к талии. Ей удалось отвести взгляд за одно мгновение до того, как Эндрю сорвал полотенце, которое прикрывало его наготу. Грир сосредоточенно изучала пейзаж в большой раме над камином, таким же, как и в гостиной. Разноцветные мазки смешались для нее в одно неясное пятно. Прислушиваться к шороху ткани, звуку застегиваемой ширинки, свисту ремня, продеваемого через петли, — это было для нее сущей пыткой.
— Все, теперь можешь смотреть, — сказал Эндрю, безуспешно пытаясь скрыть удовольствие, которое доставляло ему устроенное им представление.
— Я не... — Обернувшись, Грир встретилась с его взглядом, в котором прыгали веселые чертики. — Тебе нравится надо мной смеяться, да?
— О, моя дорогая, — сказал он, притворяясь, будто приближается к кровати тайком. — Ты такая смешная, что над тобой невозможно не смеяться.
Он поцеловал ее — быстро, но крепко — и сразу же вышел из комнаты, даже не обернувшись.
Грир прижала пальцы к губам, на которых остался горячий след от его поцелуя.
Спустя полчаса, испытывая легкое покалывание на коже после чуть теплого душа, она босиком сбежала по лестнице. Ее влажные волосы, ниспадавшие непослушными кудряшками, намочили плечи жилета и блузки. Наносить блеск на губы, когда на лице все равно больше не осталось косметики, было бесполезно: пусть Эндрю видит ее настоящую. Грир помедлила, наблюдая за солнечными лучами, преломлявшимися в витражных стеклах цвета драгоценных камней над парадными дверями. Когда он впервые увидел ее в больнице, она наверняка выглядела кошмарно, просто ужасающе, и тем не менее это его не отпугнуло. Ее сердце быстро стучало в груди. Получается, Эндрю уже тогда, с самого начала, что-то чувствовал по отношению к ней, иначе не стал бы проводить столько свободного времени в хирургическом отделении, возле нее.
Последний марш лестницы, ведущей на цокольный этаж, был каменным. Холод заставил Грир ускорить шаг, и она, разогнавшись к концу спуска и с трудом удержавшись на ногах, влетела в дверь кухни. Эндрю, с лицом разгоряченным от долгого стояния над похрустывавшей поленьями плитой, обернулся к ней, держа в руке железную кастрюлю. Он проследил за тем, как она ринулась к стулу и плюхнулась на него.
— Это тебе урок, — усмехнулся он. — Могла бы, по крайней мере, позаимствовать у меня пару носков. Ай!
Пока Эндрю рассматривал ладонь, хлеб потрескивал на раскаленной плите. Грир еле удержалась от смеха.
