Ирина Муравьева - Страсти по Юрию
— Дружили, — поправил он мрачно.
Она обреченно вздохнула.
— Тебе тяжело со мной? — он засмеялся.
— Да, мне нелегко, — сказала она.
— А ты меня брось! — дико вскрикнул Владимиров. — Зачем я тебе? Здорового не полюбила, а тут уж тем более! Возьми да и брось! И никто не осудит!
— Осудит, — сказала она, помолчав.
— Кто? Он? — Владимиров показал на небо. — Да, может, Его там и нету? А, Зоя? Ты в жертву себя принесла, а там — пусто!
Она внимательно посмотрела на него поверх вазочки с вареньем, над которой кружилась оса, не решаясь сесть даже на краешек, но не улетая при этом, как будто была под каким-то гипнозом.
— Прошу тебя, Юра, молчи. А то наболтаешь сейчас… Стыдно будет.
Он вытащил флягу. Закинул голову и сделал несколько больших и судорожных глотков. Глаза его остановились:
— А мне теперь, Зоя, все можно. Теперь я совсем на особом счету.
— Мы все на особом счету, — возразила она.
Владимиров поклонился ей, не вставая из-за стола.
— Позволь я возьму для романа. Прекрасно ведь сказано! — он засмеялся, и смех его был неприятен и резок. — Какое название мне подарила! «Мы все на особом счету»! Да ведь оторвут же с руками-ногами!
— Ты хочешь, чтоб все тебя только жалели? — сказала она неприязненно. — Жалеют тебя! Успокойся. Жалеют!
— А я не просил! — Он с размаху ударил ладонью по вазочке с вареньем. Вазочка опрокинулась. — Нужны вы мне все, благодетели! К черту!
— Ты пьян, Юра. Выспись пойди.
— В могиле я высплюсь, — сказал он и через стол приблизил свое лицо к ее лицу. — Уж там-то я высплюсь!
И вдруг не удержался, дрожащим ртом поцеловал ее в губы:
— Прости. Не могу без тебя.
Он спал со снотворным. Под утро отвратительный сон разбудил его: во сне он увидел женщину с осыпавшимся от ветхости лицом, которая укладывала спать ребенка, странно маленького даже для новорожденного. Она стояла к нему спиной, и он видел только кусок ее осыпающейся щеки, видел, как трясутся ее руки, и все не понимал, отчего это ребенок не кричит и не плачет. Больше всего он, однако, боялся, что она обернется и он в ней узнает Варвару. С тех пор как они переехали на эту дачу, он старался не думать о Варваре и не вспоминать о ней. Это удавалось с трудом, потому что уверенность в том, что и его болезнь, и то, что не ладится с Зоей, — все это проделки Варвары, которая не хочет отпустить его, ревнует оттуда и делает все, чтобы он быстрей умер, — эта уверенность не отпускала его.
Еще там, в больнице, он понял все это. Понял потому, что его диагноз был точным повторением ее диагноза, и он не переставал чувствовать ее рядом. На даче она отступила. Владимирову казалось, что чем дальше находится от него могила Варвары, тем меньше у нее возможностей преследовать и добиваться его. Встал с бьющимся сердцем. Светало. Атласные звуки дождя, который, наверное, шел очень долго и только сейчас перестал, казались такими красивыми, чистыми, что он вдруг заслушался. Потом эти звуки погасли. Он тихо прошел на веранду. Несмотря на недавний дождь, было по-прежнему очень тепло и парило сильно. Весь сад был наполнен испарениями, запахами цветов и нерешительными шорохами. Она не спала, а лежала с широко открытыми глазами и думала о чем-то. Владимиров встал на колени и положил голову на ее живот под легким одеялом. Она провела рукой по его голове, вздохнула негромко.
— Не спится тебе? — прошептала она.
— Не спится, — ответил он глухо.
Не поднимая головы, нащупал ее руку, прижал к своим губам и поцеловал.
— А может, уехать мне, Юра? — спросила она. — Измучила я ведь тебя.
Он молчал.
— Ложись, полежи. Ты дрожишь, — сказала она и подвинулась к стене, освобождая ему место на кушетке.
Он затряс головой.
— Ух, как я противен тебе! Противен?
Опять она провела рукой по его затылку.
— Вспотел ты, — сказала она, — весь мокрый.
Владимиров почувствовал нарастающую дрожь в животе, которая поднималась и постепенно охватила все тело. Он лег рядом с Зоей и вжался в нее.
— Не знаю уж, как и помочь-то тебе, — шепнула она.
— Не этого нужно мне, Зоя.
— Да, верно, — сказала она. — Но так вышло. Наверное, я виновата во всем.
Обеими ладонями он обхватил ее лицо и развернул к себе.
— Да в чем виновата? Что я сумасшедший?
Она закрыла глаза. Слезы поползли по ее щекам.
— Ты хоть не молчи! — простонал Владимиров. — Ну, не молчи ты все время! Обмани меня! Скажи, что все будет хорошо! Скажи, что еще поживем и что я не умру, что мы с тобой вместе! Хоть что-нибудь, Зоя!
Он весь дрожал, пот градом лился по его лицу.
— Я никого так не любил, как тебя, слышишь ты! Я не то что чагу, я лес готов сгрызть, лишь бы жить! Ну, хоть обмани меня, милая!
В верхушках деревьев вдруг что-то залаяло, захлебнулось, заголосило так громко и страшно, что оба они подняли головы вверх. Потом раздался шум и треск крыльев. Прямо над ними пронеслось огромное, распластанное чудище, черное, стремительно удирающее куда-то, и спряталось в темных ветвях, и затихло.
— Что это? — спросил Владимиров.
— Да птица какая-то. Филин, наверное.
— А я думал, смерть. Проведать пришла.
Она вытерла его мокрое лицо краем пододеяльника. И тут он опять крепко обнял ее и начал быстро покрывать поцелуями ее шею, грудь, руки, плечи, ласкать ее грубо, и больно, и жадно, и видно было, что от прикосновений к ней в нем началось какое-то почти безумие и он не владеет собою. Она попыталась отодвинуться, но он только сжал ее крепче.
— Куда ты? Не смей! Ты жена мне! Терпи! — бормотал он, задыхаясь.
— Пусти! — прошептала она и тоже начала задыхаться, пытаясь оторвать от себя его руки. — Пусти, я сказала!
— Убью лучше, но не пущу!
И впился губами в сосок.
— Пусти, я сейчас закричу!
Он оторвался, убежал в свою комнату, стуча босыми пятками по полу, и тут же вернулся с пистолетом в руках.
— Гляди-ка! А? Видишь?
— Господи! Да за что же мне это! — вскрикнула она.
Он безнадежно махнул рукой, прислонился к стене.
— Откуда у тебя оружие?
— Оружие?
— Оружие, да.
— Не спрашивай, я не скажу.
— Все. Я уезжаю!
Он выпрямился:
— Ну, уезжай.
Она быстро собралась, вызвала такси. Дверь в его комнату была закрыта. Оставила на веранде чемодан, постучалась.
— Юрий Николаич, я уезжаю.
Он открыл дверь: заросший, в лице ни кровинки.
— Прощай.
Из аэропорта Зоя позвонила Гофману.
— У него пистолет.
— Я знаю, — спокойно ответил Гофман.
— Как — знаешь?
— Так, знаю. Я сам подарил. Это газовый пистолет.
