Ирина Алпатова - Набор фамильной жести
И взгляд отца на портрете она встретила спокойно. Бедный папа… Раньше Паша никогда так о нем не думала. Мама простить не смогла, но Паша ему не судья. Да, он был не богом, а всего лишь человеком. Но, оказывается, любить просто человека гораздо легче, чем небожителя.
Машка появилась в конце недели, когда Паша уже запросто вставала и выползала к Татьяне на кухню, если матери не было дома. Она вдруг совершенно разлюбила детскую, абсолютно. Тот равнодушно-брезгливый взгляд маман что-то изменил в самой Паше: она посмотрела на привычную комнату другими глазами и точно не узнала ее. Странно, она прожила здесь много лет и вдруг поняла, что случись ей завтра уйти отсюда, и она ничего не захочет взять с собой, ничего.
Так вот, Машка пришла домой с видом скучающего экскурсанта, который в десятый раз вынужден пойти на смертельно надоевшую экскурсию. Она села на кухне напротив Паши, мешая Татьяне сновать туда-сюда и совершенно не обращая внимания на ее возмущенное сопение.
– Ну ты дала, – сказала она сестре, как будто слегка удивленно. – И когда ты окончательно очухаешься? Что Сема-то сказал? Я, между прочим, уже могу выступать. Правда, врач велел поберечь связки, но вполсилы можно.
Татьяна со стуком поставила перед ней чашку, чуть не расплескав содержимое, но Машка даже бровью не повела.
Знает или нет, подумала Паша. Ну не может человек знать и быть таким непробиваемо спокойным. Паша и позабыла, что сестра ждет от нее ответа, зато Татьяна не выдержала.
– Вот ведь некоторые, – вмешалась она, обращаясь почему-то к плите, – как будто сами никогда не болели. Человек едва живой, в чем душа держится, его бы поберечь, так ведь нет, сели и поехали!
Маня лениво повела прекрасными очами в Татьянину сторону и снова взглянула на сестру.
– У меня руки дрожат, – сказала Паша, и это было правдой. Она даже вытянула их над столом, но Машка проверять не стала, а уставилась в чашку, будто и не спрашивала ни о чем.
– Ты давай выздоравливай, мне тебя пока заменить некем, – сказала Машка безо всякого выражения и поднялась, Татьяна фыркнула ей вслед. Маня неторопливо оделась и ушла как всегда, ничего никому не сказав, только громко хлопнула дверью. А на Пашу накатила такая слабость, что она побрела в детскую, отлежаться.
Где-то в квартире заверещал телефон, и Татьяна потопала на его зов. Через минуту она вошла в комнату и протянула трубку Паше – тебя.
Ленский! Неужели вернулся, наконец, из своей Англии?!
– Здравствуйте, красавица! А мне сказали, что вы лежите чуть ли не на смертном одре. – Паша отвела от уха трубку и недоуменно на нее посмотрела. Вечно Татьяна что-нибудь напутает.
– Красавица только что ушла, – сказала она в трубку. – На одре лежала я, а не она. И не на смертном, так что даже и не мечтайте.
– Ну зачем же меня так обижать, Паша! Я беспокоюсь, а вы иронизируете…
Паша снова отвела от уха трубку и пристально на нее посмотрела. Голос Ленского напоминал густую смолу, и она нисколько бы не удивилась, увидев, как эта смола изливается сейчас прямо из телефона. Нужно будет обработать аппарат одеколоном. В целях дезинфекции.
– Маша только что ушла, – повторила Паша на всякий случай, потому что фальшивая забота ей была совершенно ни к чему. Впрочем, она не нуждалась ни в чьей заботе, тем более Ленского, если уж на то пошло.
– Да понял я, понял. Я вообще-то хотел узнать, как ты себя чувствуешь. – Пашино ухо стало ужасно горячим, и она прижала трубку к другому. Когда они успели перейти на «ты»?
– Вы что, поссорились с Машкой? – спросила она тоном старшей мудрой сестры. Хотя и без вопросов все было ясно.
– А мы не ссорились, – помолчав, вроде бы удивленно ответил Ленский. – По-моему, Паша, у тебя все не так просто со здоровьем, как ты хочешь показать. Речь бессвязная, на вопросы не отвечаешь…
Ленский откровенно стал наглеть, и этому нужно было положить конец.
– Знаете что, Ленский, во-первых, я с вами на брудершафт не пила, во-вторых, я вам не наперсница какая-нибудь. Я в самом деле тяжело больна (очень последовательно) и прошу не играть со мной в ваши глупые игры!
Паша нажала отбой и кинула телефон на одеяло. Вот скотина! Думает, он один такой умный. Да половина Машкиных поклонников пользовалась этим примитивным приемом – как только Маня давала им отставку, они начинали оказывать знаки внимания Паше. То есть умники рассчитывали, что она выбросит им веревочную лестницу из окна осаждаемой крепости или спустит свои длинные косы.
Подобной младенческой наивности Паша давно перестала удивляться, но то, что и Ленский применил столь избитую тактику, ее даже разочаровало. Все-таки она была о нем не столь низкого мнения. Трубка нахально заверещала снова, и Паша, взяв ее за кончик антенны, брезгливо, двумя пальчиками, вынесла в прихожую и положила на столик.
Тут же зазвонил сотовый – надо же, ожил, спасибо Татьяне. Паша взглянула на незнакомые цифры – звонил мистер икс. Ясно, откуда-то разнюхал ее номер, опять же спасибо Татьяне. Паша хотела стереть нахала с лица земли, то есть номер из телефонной памяти, но передумала и все-таки сохранила, пускай поживет пока. Иногда приятно сознавать, что есть некий набор цифр, по которому ты не позвонишь ни-ког-да. Могла бы, но не станешь. Снова зазвонил городской телефон, нет, это было уже слишком.
– Татьяна! – крикнула она, обращаясь к кухонной двери. – Меня нет! Я уехала, уснула, умерла, наконец. Я могу спокойно умереть? – В ответ Татьяна уронила что-то большое, кажется, сковороду.
Паша улеглась поверх одеяла и накрылась пледом. Сейчас еще один человек лежит вот так же на узенькой койке и думает о ней, Паше, ждет ее не дождется. А спасительница прохлаждается в своей тепленькой чистенькой кроватке и ничего не предпринимает. Когда тетя вспомнит, что так и не назвала адрес? Сама Паша сообразила это в поезде и чуть не лишилась сознания. А потом подумала – ну и ладно, а если бы и назвала, что из того? Адрес можно узнать, но что дальше? Проникнуть в дом и быстренько провести обыск? Дикость! И вообще это ни к чему, потому что главное – срочно придумать, как вытащить из богадельни саму тетю, вот что. И не нужно тогда никакого наследства. Паша даже оглянулась на дверь – а не подслушает ли кто ее мысли? А за дверью вновь зазвонил телефон. Нет, это просто невыносимо! Умереть ей точно не дадут.
Она встала, достала из чехла Кармэн и осторожно погладила крутой бок, тронула струны. «Извини, – прошептала она, низко склонившись над гитарой, – я не в форме, но ужасно по тебе соскучилась, ты же понимаешь…» И Кармэн тихо мелодично вздохнула в ответ – понимаю… Ну что же, Паша была не в голосе, зато гитара была, как всегда, на высоте.
