Сьюзен Сассман - На диете
Пропади все пропадом. Я все-таки вылезу из машины! Оттягивая жуткий момент, я тщательно расправила складки легкого открытого платья, позаимствованного из гардероба Сары-Джейн. Ее вещи как-то незаметно перепорхнули из мешков на вешалки в моем платяном шкафу, а мои собственные окончательно перекочевали в разряд музейных экспонатов. Даже самые безразмерные блузоны оказались недостаточно безразмерными. Я была свято убеждена, что похудею к лету, вот и не стала тратиться на покупку более вместительного шмотья.
Дура, что было не прихватить широкополую шляпу Сары-Джейн? Ведь валяется в том же шкафу. И темные очки в пол-лица. Я бестолково зашарила по салону, ища, чем бы прикрыться. Пустые надежды! Три закатившихся под сиденье леденца с налипшим ворсом – вот и вся моя добыча. Я не дрогнув закинула их в рот. Какой урон фигуре от трех леденцов? Ворс – определенно штука низкокалорийная.
В бардачке обнаружились круглые очки. Превратности судьбы пощадили только одну дужку. Зацепив ее за ухо и кое-как приладив оправу на переносице, я обозрела результат в зеркале. Нет, маленькие черные стеклышки не сделали из меня Джона Леннона, но превратили в точную копию слепого нищего, что промышляет на углу Мичиган-авеню и Дубовой аллеи. Зато сдвинув это убожество к кончику носа, я почти прикрыла расцветающий прыщ.
Толпа уже скопилась порядочная. Взрослые непринужденно болтали, демонстрируя себя и украдкой бросая оценивающие взгляды на прибывающих знакомых. Я знала этих людей много лет, была одной из них... нет, немыслимо предстать перед ними таким пугалом.
Потной от переживаний рукой я сжимала ручку двери. Решайся, Барбара, сейчас или никогда. Эх, если бы что-нибудь отвлекло от меня всеобщее внимание на несколько минут, пока подбегу к детям, расцелую их и смоюсь. Хоть бы одна завалящая летающая тарелка. Куда там, стаями будут кружить над каким-нибудь Арканзасом, а когда надо позарез, ни одной не дождешься. И тут – просите и дано будет вам! – четыре огромных автобуса величественно вплыли на стоянку, оглушительно сигналя. Дети завопили и запрыгали, родители восторженно зааплодировали, будто видели автобус впервые в жизни, и все людское сборище дружно развернулось в одну сторону, словно поле подсолнухов.
Я рванула с низкого старта, подбежала к Джейсону, обхватила его за плечи:
– Счастливого пути! Я буду скучать.
Он вывернулся и отскочил. Я опозорила его перед друзьями. Такова жизнь, у каждого свой крест.
Рикки заметила меня издали. Ужас, вспыхнувший в ее глазах, остановил меня не хуже удара в челюсть. Мы замерли, схлестнувшись взглядами. Теперь до меня дошло. Рикки стыдилась! Вот почему так старалась поскорее меня спровадить. Только бы мать не попалась на глаза ее подружкам. Подружек этих я знала едва ли не с горшка – все школьные годы они просиживали у нас целыми вечерами, ночевали и без устали восторгались, какая красавица досталась Рикки в матери. И вдруг череда гостей оборвалась. И не припомнишь, когда в последний раз кто-нибудь из них заглядывал к нам.
Шок сменился гневом. Никто никогда так не унижал меня, как родная дочь. Я зло улыбнулась, задрала подбородок и с вызовом пошла на нее. Рикки в панике пробила себе локтями путь через толпу и поманила меня за живую изгородь перед торговым центром.
– Что, мама?
– Дай обниму тебя. Мы расстаемся на...
– Пока! – Она поспешно клюнула меня в щеку и попятилась назад, к автобусам. – Отдыхай, мама. Мне пора.
Во мне ядовитым цветком расцвело мстительное желание унизить ее так же, как она унизила меня.
– Я провожу тебя. Поздороваюсь с твоими подружками, мы так давно не виделись.
Она содрогнулась и встала как вкопанная. На подвижном лице красноречиво отразилось бессильное бешенство.
– Прекрати держать меня за младенца.
– А ты начинай считать меня человеком!
Рикки затравленно смотрела на меня. В ее взгляде уже не было бунта, только безнадежная покорность судьбе. Когда она осторожно двинулась обратно, мне не хватило духу увязаться следом.
С некоторых пор я замечала, что часами не вспоминаю о сигарете. Но только не сейчас. Сейчас мне необходима даже не сигарета, а пачка – вся, сразу. Дочь как на крыльях летела через парковку. Я отстраненно отметила, до чего она похожа на Фрэнклина – тот же смелый разворот плеч и гордо вскинутая голова – и сколько женской мягкости появилось в ее движениях и легкой фигурке. Вот она смешалась с толпой одноклассниц, впорхнула в автобус и скрылась за тонированными стеклами.
– Трудно отпускать детей на свободу, – внезапно раздалось совсем близко. Господи, это меня так унижали при свидетеле! Только где он? Кто это? Вокруг не было ни души. – Впрочем, еще вопрос, кто кого отпускает, – продолжал тот же подозрительно знакомый голос.
Я обернулась. По всему выходило, что философствует куст сирени. Осторожно приблизившись, я сама себе не поверила: через густую зелень на меня смотрел ярко-голубой глаз.
– Мак?
– Меня так легко с кем-то перепутать?
Удирать было поздно. Оставалось одно – волевым усилием прекратить мямлить, глубоко вздохнуть и улыбнуться. Я поправила очки, разоблачая прыщ на переносице ради того, чтобы скрыть опухшие от слез глаза, и медленно обогнула заросли. Мак сидел на скамейке. Только вытянутая негнущаяся нога и повязка на глазу напоминали прежнего инвалида. По контрасту с ним я, замотанная и неприбранная, казалась уродкой. И почему в машине не нашлось горнолыжных очков, закрывающих почти все лицо, а не только зрачки, как эти жалкие стекляшки?
– Ты зачем здесь?
– Кэмерон посулил мне пончик, если помогу выпихнуть Мишель в лагерь.
– Нет, как ты вообще очутился в Чикаго?
– Садись? И рад бы смотреть на тебя снизу вверх, да шею ломит.
Присев на самый край, я уложила подол своей хламиды идеально правильными складками. (Вот-вот, сосредоточься на платье и по возможности не вспоминай, как выглядишь ты сама)Хотя все к лучшему. Застукав даму сердца в натуральном виде, Мак вмиг излечится от страсти. Когда с подолом было покончено, я облокотилась на спинку и подперла голову рукой, ловко прикрыв прыщ и второй подбородок.
Оказывается, Кэмерон предложил ему работу в “Глоб” – что явилось для меня совершеннейшей новостью, – и Мак уже почти согласился. Я едва не задохнулась под натиском разноречивых чувств.
– Это потрясающе, Мак!
– Не знаю, не знаю... Вот вляпаюсь в первый аврал со сдачей номера, глядишь, и передумаю.
На площади вовсю шла погрузка. Хрипло орал мегафон, созывая отстающих.
– Кого провожаешь? Сына или дочь?
– Обоих.
Мак слегка оживился. Он отцепил трость от спинки скамьи, рывком поднялся.
