Я больше тебе не враг (СИ) - Маргарита Дюжева
Она заводится еще больше:
— Ты случаем не обнаглела, подруга? Тебе напомнить, кто первый этого самого Кирсанова нашел?
— Где ты видишь подругу? Прости, Ален, но ты для нас умерла. Похоронена, закопана. Все, что я могу для тебя сделать — это прибраться на могиле и посадить новые цветочки.
— Иди ты в жопу со своими цветочками! — рычит, — деньги мне верни!
— Я уже вернула их законному владельцу. А потом с его разрешения перевела на счет нашего детдома.
Алена хватает воздух ртом:
— Ты…ты дура! Идиотка конченая! Забрала у меня и Владьки, чтобы отдать каким-то безродным ушлепкам?
— Мы все оттуда, если ты забыла, — холодно напоминаю о «корнях», о том, что мы все трое из этого приюта, что мы точно такие же «безродные ушлепки», как она выражается.
— Да мне пофиг кто и откуда! Это мои деньги! Я их заслужила!
— Чем? Чем ты их заслужила, Ален? Предательством? Подставой? Интригами?
— Я вообще-то ребенка родила.
— Это делает тебя особенной? Неприкосновенной? Дает право что-то требовать у посторонних?
Я не могу понять, что у нее в голове. Раньше казалось, что она просто милая девочка с причудами, а теперь понимаю, что ни фига она не милая, и ни фига это не причуды. Это просто адские загоны, дичь, хлещущая через край.
Откуда у нее это? Откуда убежденность, что все можно? Что ей нужнее, что ради нее другие должны от чего-то отказываться и терпеть дискомфорт?
Или это мы с Санькой ее такой сделали? Оберегали, тащили на своем горбу, все самое вкусное отдавали, потому что Аленка маленькая, несчастная и очень ранимая?
И правда дуры.
Знать, что своими руками воспитали такое чудовище — невыносимо. Больно и жутко.
Мне хреново. Не физически, а на душе. Где-то там, глубоко внутри сидит маленькая девочка Тася и рыдает во весь голос, оттого что ее предали, использовали, вытерли ноги как об тряпку, а потом выкинули за ненадобностью. А я ведь верила, что мы втроем всегда будем против всего мира. Плечо к плечу. Семья, пусть не родная, но настоящая.
Этот разговор меня просто убивает. К счастью, появляется официантка и выкладывает передо мной кожаные корочки с чеком внутри.
— Наличными или картой?
— Наличными, — я достаю купюру, — сдачи не надо.
— Сдачи не надо, — тут же передразнивает Алена.
— Чай можешь допить. Не выбрасывать же, — с этими словами я поднимаюсь из-за стола.
Увидев мой живот, Алена удивленно охает:
— Ты… беременна?!
— Как видишь, — не глядя на нее, накидываю на плечи куртку, забираю сумочку.
— Кто отец? — она требует ответа так яростно, будто имеет на это какое-то право, — Кто?
— До свидания.
Она покрывается злыми красными пятнами и шипит, как рассерженная гусыня:
— Ты все-таки залетела от него?
* * *
Столько злости в голосе, столько зависти, что подкатывает тошнота.
— Почему бы мне не залететь, как ты выражаешься, от собственного мужа?
— Он тебе не муж!!!
— Был мужем…и снова им станет. У нас скоро свадьба, — невесело хмыкаю, видя, как симпатичное девичье лицо превратилось в уродливую, перекошенную маску, — извини, не приглашаю. Сама понимаешь, высокопоставленные гости и все такое…
— Сучка! Какая же ты сучка! — она до хруста сжимает кулаки, — это я должна была от него залететь! И замуж за него тоже должна была я выйти!
— Всего хорошего, подруга. Надеюсь, больше не увидимся.
— Да пошла ты! Тебе это так просто с рук не сойдет! Слышишь?! Не сойдет!
Иду на выход, не чувствуя под собой ног, но спина прямая. И сердце бьется ровно. Оно отпустило, в нем больше не осталось места для бедной несчастной Аленки, для дурацкой ностальгии, для сожалений о «счастливом» прошлом. Не было там счастья, был только обман, зависть и розовые очки толщиной в метр. К счастью, они разбились, пусть и стеклами вовнутрь. Это не важно. Главное, что удалось избавиться от паразита, высасывающего кровь.
Людей на улице совсем мало. Унылая погода не располагает к прогулкам: серое небо, слякоть, хлюпающая под ногами и ветер, резко меняющий направление. Возле перехода я и вовсе одна. Ни людей, ни машин.
Дожидаюсь зеленого и спокойно выхожу на проезжую часть. Один шаг, второй, третий… В полнейшей задумчивости дохожу до середины, а потом слышу визг шин по асфальту, рев двигателя.
Оборачиваюсь, и весь мир сужается до одного светового пятная, в центре которого несущийся на меня автомобиль. Словно в увеличительное стекло я вижу какого-то парня за рулем, а рядом с ним Алену. Она кричит, указывая пальцем на меня. Сначала кажется, что хочет предупредить меня, а потом понимаю, что нет. Ее лицо искажено злобой, губы активно шевелятся, и я читаю по ним: давай, давай, давай! Дави суку!
Ноги не слушаются. Надо бежать, спасать себя и малыша, а они намертво примерзли к грязному асфальту. А сердце…мое глупое сердце не может понять, как же так? Разве это возможно?
Наверняка сон. Просто сон, в котором я вижу, какую-то жуть. Это все не настоящее и переход с надрывающимся звуковым сигналом, и машина, и даже слякоть. Надо открыть глаза. Надо…
Черт! Поздно.
Я не дышу. Открываю рот, чтобы сделать вдох — и ничего. Вакуум вокруг. Конец.
И в тот момент, когда я уже прощаюсь с жизнью. Наперерез этой бешеной тачке выскакивает другая. Серая, неприметная, но смутно знакомая. Сбивает по касательной, рычащего монстра, сталкивая его в занос и отводя от меня беду.
Тачку кружит по мокрой дороге и выбрасывает прямиком на столб. Кажется, от удара содрогается земля, но на самом деле он не такой уж и мощный — кружение сильно загасило скорость, да и водитель по тормозам бил. Но подушки безопасности все равно сработали, надуваясь белыми пузырями внутри салона.
Из машины, принявшей на себя удар, выскакивает тот самый здоровяк, которого я уже видела с Кирсановым. Окидывает меня пристальным взглядом:
— Цела?
— Це…цела.
Тем временем к нам подъезжает еще одна машина. Судя по тому, как Стеф жестом направляет ее к столбу, это его люди. Они действуют быстро и слаженно: вскрывают двери, достают водителя — он цел, только кровь из носа хлещет, Алену — она вопит, как драная кошка, которой под хвостом горчицей мазнули:
— Уберите от меня
