Не ломайся, девочка - Айрин Лакс
Реву в три ручья. Ведь Тихон признаком жизни не подает.
Вроде козел он, каких поискать, но убивать я его точно не хотела!
А вдруг… несчастный случай? И меня за решетку посадят.
Как моя девочка… А как я сама жить буду, если я убила ее отца?!
Пусть даже по неосторожности, но убила!
Последний стул в стороне. Тихон бледный, под скулой наливает огромныя кровоподтек — ножкой стула проехалось по лицу, кое-где ссадины.
Ни одного движения.
Лицо обескровлено…
Глава 46
Аглая
Я замираю от страха.
Паника ледяной удавкой вокруг горла скрутилась.
Вдруг он умер? Такой бледный, почти белый…
Надо послушать дыхание. Надо сделать что-то, а я по капле умираю, сердце не бьется от мысли, что я могу не услышать признаков жизни.
Меня трясет. Надо переломить себя.
Наклониться.
Вся жизнь сосредотачивается в моменте, когда я опускаю голову и замираю.
Прислушиваюсь, сердце едва бьется и… дыхание есть.
Прерывистое, слабое. Но есть.
— Уффф… — выдыхаю. — Живой. Конечно, живой. Гад. Ненавижу тебя! Ты живучее, чем таракан.
Тихон медленно открывает глаза, снова их закрывает.
— Хватит, — хрипит с трудом. — Зря ты так о супруге Расула отзываешься. Уверен, она даже не знает, что он затеял. Не знает!
— Откуда такая уверенность?
— Она сама сынишку несколько лет воспитывала одна и не сразу простила Расула за его косяки. Расул рассказывал, было непросто. Если бы она знала, то точно бы не допустила такого, чтобы тебя с дочерью разлучить. Даже на время… — он делает паузы, восстанавливая дыхание. — У меня башка, кажется, треснула. Все болит. Я… Я, наверное, заслужил. Но перед смертью хотелось бы дочку увидеть, Глаша.
— Да пошел ты… Вымирающий вид!
Отхожу в сторону, падаю без сил на диван.
С ненавистью смотрю в сторону двери туалета.
Проблема со стульями решена, но тяжеленная тумба на месте.
Тихон поднимается. На затылке — кровь. Меня припекает стыдом и сожалением, что ему из-за моей злости так сильно досталось.
— Я не хотела тебе вредить. Извини, — бурчу.
— Все норм. Я… Я был готов, что достанется. Просто не ожидал, что столько и сразу.
Поднявшись, он сдвигает в сторону тумбу, входит в небольшой санузел, проверяет.
— Все работает, прошу!
— Вот только не надо, а! Рыцарь… — фыркаю.
— Колючка, — парирует с безумной улыбкой.
Вот дурак, а! На нем места живого нет, он мне улыбаться вздумал. Пусть не улыбается, это не поможет.
Я провожу в туалете больше времени, чем нужно, чтобы справить малую нужду. Просто разглядываю себя в небольшое зеркало над раковиной, обтираю лицо и шею смоченным бумажным полотенцем. Успокаиваюсь, медитируя на струящуюся воду из крана.
— Глаш, все хорошо? Глаша! — стучит по двери.
— Да.
— Точно?
— Хочешь проверить, что ли?
Ручка трясется, потом поворачивается механизм простейшего замка. Тихон заглядывает.
— А если бы я без трусов была?! — брызжу в него водой.
— Да уж, о таком я пока даже не мечтаю, — признается.
Еще раз ополаскиваю лицо холодной водой.
Успокоилась… Уф… Почти спокойна. Только пить хочется. Как же сильно пить хочется.
Взгляд падает на шкафчик, раскрываю, там небольшая аптечка. Кое-что имеется. Вата, зеленка, перекись, пластырь.
Беру со вздохом.
Просто обработаю голову дурака, и все на этом.
— Присядь, — киваю на диван.
Тихон слушается. Встав перед ним, беру необходимое, поливая рану на голове перекисью, осторожно собираю ваткой, снова лью, пока не перестает пениться. Потом — зеленка.
— Жжется, — морщится, как ребенок.
И… ррраз — загребущие руки мне на талию.
— Руки.
— Голова кружится.
— Врешь.
— Кружится, — упрямится.
* * *
Потом сажусь на диван, отодвинувшись, Тихон предлагает минералки, не отказываюсь.
Пью.
Становится легче и накатывает спокойствие. Или это просто бессилие? Слишком много эмоций для одного вечера.
Слишком много откровений, не знаю, можно ли ему верить?
Сердце верит.
Разум шепчет слова против, обвиняет: глупое сердце, ему только дай повод обмануться!
Я на перепутье. Надо все уложить, обдумать…
Чтобы отвлечься, спрашиваю о другом:
— Надеюсь, у твоего кретинистого друга хватит ума, чтобы открыть эту чертову дверь завтра утром?!
— Он не идиот. Откроет, конечно же. Если не поспешит, я его из-под земли достану и раскатаю, — бросает с угрозой. — Не посмотрю, что друг. Так… — переводит дыхание. — Хватит о нем. Расскажи о Нике. Какая она? Дай фотки… — просит.
— Ты же хакер и пас ситуацию. Ты же все знаешь! Наверное, и в телефон мой залез, подлец.
— Был соблазн, — признается. — Но я не лез. С трудом держался. Только гостем у тебя на странице бывал. Клянусь. Дай посмотреть? — просит. — Есть же фото и видео не для всех. Твои самые любимые. Дай, а? Пожалуйста…
Просит проникновенно и смотрит так, что у меня сердце кровью обливается.
— Учти, это ничего не значит. Я тебя не простила и к дочке своей приближаться с рассказами о том, что ты — папаша, не позволяю!
— Да понял я, понял. Покажешь?
— У меня телефон вот-вот сядет.
— Но посмотреть кое-что хватит же, а? Глаш… Малыха, прошу.
Внутри припекает от этого его «малыха» и совсем чуть-чуть, но пьянит голову.
Показываю ему несколько самых-самых любимых фото и видео.
Волнуюсь, будто сдаю экзамен. Какого черта, а?
Это он… Он волноваться должен.
Чуть присмотревшись, понимаю, что у Тихона пот по вискам катится и над губой собрался.
— У тебя температура? Или знобит после падения?
— Нет. Просто… — возвращает телефон. — Просто пиздецом накрывает, сколько я всего пропустил.
Сказав это, Тихон отсаживается на другой край дивана и просто опускает лицо в ладони, упершись локтями в колени. Его потряхивает, плечи дрожат.
Что мне до его отчаяния и запоздалого чувства вины? Что мне до совести, которая его гложет!
Плевать…
Но слезы дрожат в горле.
Опять плачу…
Теперь уже по тому, чему не суждено было свершиться, по тем мечтам, которые оказались погребены глубоко под пеплом разочарования.
Плачу о нас, о дочери без отца, о полной семье и о счастье, которое не сбылось.
* * *
Тихон
Сердце на ошметки. Душа в крови…
Малыха моя буянила долго, кричала, ругалась… Потом плакала, пока не заснула.
Поеживается во сне. От прохлады.
Расул, гондон!
Придурок, а… Ничего лучше не придумал, чем нас здесь закрыть?
Стягиваю с себя пиджак, осторожно накрывая Глашу.
Бурчит что-то во сне и натягивает пиджак решительно.
Я замираю, смотреть на нее
