Горький вкус предательства (СИ) - Екатерина Янова
– Где я? – заторможено оглядываюсь.
– Ты дома. Всё хорошо. Тебе приснился кошмар. Ты плакала.
– Вся моя жизнь уже давно превратилась в кошмар, – невесело усмехаюсь, потирая виски.
– Всё изменится, я тебе обещаю, – смотрит Никита на меня как-то странно.
Но разгадывать головоломки мне некогда.
– Где Ариша? – вдруг вскакиваю, понимая, что дочери нет на кровати.
– Спокойно. С ней всё хорошо, – выставляет ладони Никита, успокаивая меня, только это не помогает.
– Где моя дочь, куда ты её дел? – в панике оглядываюсь.
– Тихо, – требует Никита. Достаёт телефон, кому-то звонит. – Смотри, – даёт мне руки телефон на видеосвязи. – Ариша, помаши маме!
Я вижу дочку. Но это не наш дом! Это незнакомая комната. И да, дочка увлечена игрой с другой малышкой, а рядом с ними незнакомая мне девушка.
– Где она?
– Тихо. Это Лиза, помнишь, я тебе о ней рассказывал.
– Алиса, привет, – к объективу ближе подходит та самая девушка с косой. Миловидная, улыбчивая. – Не переживай. С Аришей всё хорошо, они с Соней очень подружились. Мне даже легче стало, так здорово играются эти разбойницы. Ариша покушала супчик и съела банан. Никита сказал, что она их любит.
– Да, – киваю я. – Но…
– Алиса, отдохни. Никита рассказал, что у вас произошло. Но если решишь приехать, пожалуйста, мы будем рады тебя видеть.
Тревога отпускает. Мы ещё немного разговариваем с Лизой о том, что можно кушать дочке, и в какое время она спит.
Прощаемся.
– Вот видишь, всё хорошо, – улыбается Никита. – А тебе нужно поесть. Пойдём, Лиза передала и тебе домашнего супа.
– Я ничего не хочу, – снова подступают слёзы. – Ты… принёс Принца? Его нужно похоронить.
– Алиса, его увезли на экспертизу. Полиция ищет преступника. Нам нужно с тобой вернуться в ваш дом, чтобы ты посмотрела, не пропало ли что-то. Возможно, это были обычные грабители.
– Странно это…
– Согласен.
– А если… Эвелина хотела предупредить меня о чём-то, – вспоминается звонок матери.
– Хочешь, съездим к ней вместе, – Ник берёт меня за руку.
– Я не знаю, – сижу в растерянности.
– Не думай об этом сейчас, мы решим всё позже, – вытаскиваю руку из его тёплых ладоней.
Осматриваю себя и прихожу в ужас. Я вся в крови.
– О господи. Мне нужно помыться.
– Ванная в твоём распоряжении. И вещи твои старые всё на своих местах, – указывает Никита на шкаф.
– Что?
Оглядываюсь. Только сейчас понимаю, что комната моя совсем не изменилась. Встаю, подхожу к окну, отдёргиваю штору и замираю. На подоконнике бурная растительность. Рассматриваю цветы. Это же мои любимые…. В тех же горшках, только не цветут. А на тумбочке мой большой портрет. Его здесь не было раньше.
– Что это всё значит? – поворачиваюсь к Никите.
– Я не мог тебя забыть, – грустно улыбается и смотрит так открыто и нежно. – Так было легче предаваться воспоминаниям, – разводит он руками.
Иду по комнате, замечаю оставленные мной разные мелочи. Они так и лежат на своих местах, распахиваю шкаф, там и правда все мои вещи.
– Выйди, пожалуйста, из моей комнаты, – прошу хрипло. – Она же всё ещё моя?
– Твоя, – потерянно произносит Никита.
Уходит. А я сползаю по стене. Вытираю медленно текущие слёзы.
Мне очень больно и тоскливо. Эти стены хранят столько тёплых воспоминаний о нас с Ником. Здесь всё началось, здесь и закончилось…
Но одновременно эта комната напоминает мне другую спальню в соседнем доме. Комнату Элизабет, которую Марк Адамович превратил в музей погибшей женщины.
Но я ведь не погибла? Я ещё жива. И Никита жив. А значит, можно всё исправить?
Марк Адамович верил, что можно.
Так стоит ли цепляться за прошлые обиды? Стоит ли жить до конца своих дней в музее прошлых ошибок, сожалений и несбывшихся надежд?
Или стоит попробовать начать всё с чистого листа?
Я не знаю, и ответа у меня нет.
Ползу в душ, ощущая себя старой и больной. Сбрасываю грязные вещи, становлюсь под тёплые струи воды. Смываю с себя тяжесть последних дней. Становится немного легче, голова перестаёт болеть.
Медленно намыливаюсь любимым гелем для душа с запахом жасмина, закрываю глаза. И передо мной встают такие живые картинки воспоминаний того, что мы когда-то творили в этой самой ванной с Никитой. Сколько раз мы прятались здесь от родителей, сколько раз Никита доводил меня до полного исступления. Я кусала губы, он затыкал мне рот страстными поцелуями, чтобы мои крики не услышал весь дом.
Вода касается разгорячённого тела, делая его ещё более чувствительным. Ничего не могу поделать, слишком глубоко улетаю в свои горячие фантазии, начинаю медленно гладить себя, вспоминая прикосновения мужчины, который всегда сводил с ума.
А когда открываю глаза, дыхание сбивается окончательно, потому что встречаюсь с жадным взглядом Никиты. Он стоит рядом и смотрит на меня так, как будто готов сожрать.
Он делает шаг под воду прямо в одежде, а я не могу его оттолкнуть…
Его руки сминают меня, и вот я оказываюсь распята на кафельной стене сильным горячим телом.
Его прикосновения такие откровенные, но трепетные и нежные, “знающие”, чётко бьющие по самым волнующим точкам…
А тело моё, бесконечно изголодавшееся по ласкам, отвечает на каждое касание пронзительным током.
Я безвольно закатываю глаза, взлетаю почти на пик ощущений только от этих чутких касаний рук и губ.
А Никита не останавливается, доводит до грани. Гул в ушах нарастает, воздуха не хватает, ощущения снежным комом сбивают меня, заставляют биться в конвульсиях страсти в его умелых руках, сбрасывают в пропасть удовольствия.
Пока Ник шепчет мне на ухо нежности и пошлости, я бесстыдно дрожу в его руках, отходя от давно забытого сексуального потрясения. Ноги меня не держат, зажмуриваюсь, пытаясь прийти в себя.
Где-то на краю сознания слабый голос ругает меня за поспешность, за неправильность всего, что происходит сейчас.
Но его заглушает горячий шёпот мужчины, которому я и раньше не могла противостоять… Его губы, его совершенное тело, запах, его стоны сводят с ума.
Никита отстраняется лишь на минуту, чтобы скинуть с себя мокрую одежду.
Вдруг где-то за пределами душевой слышу слабый сигнал мобильного. Поднимаю голову, на раковине мигает его телефон.
Это вырывает меня из сладкого
