Вера Колочкова - Не спорьте со счастьем
– Тоже двадцать восемь.
– Ишь ты! Значит, мы с Марией в один год… А ты замужем иль как?
– Нет. Я не замужем. Но у меня сын есть, Алишером зовут.
– А где он?
– В городе, у знакомых оставила. Тетя Зина, а почему я не ко времени? У вас что-то случилось, да?
– Так это… Свадьба у Светки на днях будет…
– Ну и что? Я же не напрашиваюсь. А подарок я куплю обязательно. Я теперь знаю, что у меня двоюродная сестра есть… А какая она, ваша Света?
– Да какая, какая! Обыкновенная! Девка как девка. Рыжая, в отца.
– А когда она придет? Я успею ее увидеть?
– Ох, да не надо бы тебе ее вообще видеть… – вдруг горестно вздохнула тетка, возложив пухлую ладонь со взбухшими синими венами на такую же пухлую щеку, и, будто сама испугавшись сказанного, свесила вниз плечи, просев на стуле квашней.
– Но почему? Я же ничего от вас не хочу… Я просто…
– Да ты не обижайся на нас, девушка! Ишь, плакать уже навострилась! Дело-то не в тебе, и не злые мы вовсе. Светка-то замуж выходит за Кольку Прозорова, сына Сашкиного! Понимаешь теперь? – виноватой скороговоркой протараторила тетка, захлебнувшись на выдохе. – Любит его Светка-то, шибко любит! Колька долго в городе жил и подженился там, говорят, а теперь вот сюда, к отцу приехал. Не задалось у него что-то с городской сожительницей. Выгнала она его. А Светка все ждала, будто себя для него берегла… Вот и дождалась. Рада радехонька, чуть только на Кольку этого и не молится. Хотя если б моя воля… Могла бы себе и получше мужика найти, а не подбирать то, что другим негоже оказалось.
Вздохнув, она на минуту будто ушла в свои материнские ревнивые мысли, но тут же и встрепенулась, проговорила торопливо:
– Ну да ладно! Что теперь сделаешь, раз такая любовь. Я не препятствую, ей жить. И вроде все у них с Колькой складывается, а тут вдруг ты выпадешь им на головы, Машина дочка… Ну ты сама подумай, как это все будет? Сашка Прозоров до сих пор уверен, что Маша тогда Лизавету, Колькину мать, убила…
– Моя мама никого не убивала, тетя Зина.
– Да кто его знает, милая? Мать-то твоя мутная была девка, не от мира сего. Все книжки читала да стихи наизусть учила, будто барыня какая. И лицом, и фигурой не деревенская. Напридумывала себе небесную любовь, годами выстрадала, а чего там в Сашке любить-то было? Дурак дураком, прости господи. Теперь вот и породниться через Светку придется. Нет, нельзя им тебя показывать, нельзя. Ты пойми…
– Я все поняла, тетя Зина. Я уеду сейчас. Раз так, я Светиному счастью мешать не буду. В котором часу автобус до Пригожина отправляется?
– Да погоди, погоди, успеешь ты на свой автобус… Не обижайся на меня, ради бога! Я сейчас обед приготовлю, накормлю тебя, картошку с салом нажарю… Картошка нынче знатная выросла, и сало тоже хорошее, с нашего свинокомплекса.
– Нет, не хочу. Пойду я, тетя Зина. Где у вас тут автобус останавливается?
– Так напротив школы, это в конце улицы…
Диля торопливо поднялась, неловко запрокинула голову, с усилием сделала глотательное движение горлом – попыталась не выпустить на свободу слезную, застрявшую внутри очередную обиду. Интересно, есть у человека свой лимит на обиженность? Для нее, похоже, природой не предусмотрен…
– Погоди! Погоди-ка, я сейчас!
Тетка шустро сползла со стула, поковыляла утицей в комнату, и было слышно из кухни, как она сопит натужно, открывая какие-то ящики. Диля так и стояла, запрокинув голову чуть назад, боясь пошевелиться, потом выпрямила шею, глянула на входящую в кухню тетку.
– Вот, возьми. Это тебе.
– Что это? – уставилась Диля на худосочную стопочку тысячных купюр, перехваченных желтой аптекарской резинкой.
– Как – что? Деньги. Не видишь, что ли? Все, что могу. Хотела молодым на свадьбу подарок сделать, да ладно уж… Обойдутся. А ты бери. И не сердись на меня.
– Нет. Спасибо. Я не возьму, – выставила впереди себя ладошку Диля, отступив от тетки на два шага.
– Да бери! Пригодятся же! Чай, ты не с мильёнами сюда приехала?
– Нет. Не с мильёнами. Но вы лучше Свете их отдайте, а мне не нужно. Не возьму я. Прощайте, тетя Зина…
Больше ничего сказать она не сумела. Убегая от слезной судороги, рванула в маленькую прихожую, сунула ноги в ботинки, натянула на себя пуховик. Потом толкнулась плечом в дверь и долго шарила рукой по темным сенцам, отыскивая вторую дверь, ведущую на улицу.
– Да погоди, я тебя провожу… – толкнул ее в спину виноватый теткин голос, и она обернулась на него в последний раз, уже практически прорыдав ответное «не надо».
Пустынная улица уже не казалась ей такой обледенелой, как час назад. Может, из-за горячих слез. Все плыло перед глазами теплой мутью, и взмокла спина, и все внутри сотрясалось от тихих сдерживаемых рыданий, потому как они хоть и тихие, но на самом деле гораздо горше и безысходнее, чем настоящие, в громкий голос.
Приземистое, выполненное из безликого силикатного кирпича здание оказалось школой, а неказистые железные лавки под навесом напротив школьного крыльца – автобусной остановкой. Все это ей рассказала встреченная по пути разговорчивая старушка в детской цигейковой шубке с бомбошками. После внучки, наверное, донашивает. А еще старушка рассказала, что автобус будет только через три часа, потому что «шофер Вовка Хлопушин повез свою жену к матери в Милованово, приспичило ей повидаться», и что «обогреться можно в амбулатории, фельдшер Люся добрая и всех пускает».
Ругнув последними словами шофера Вовку Хлопушина и его скучающую по маме жену, Диля отправилась в амбулаторию, которая располагалась сразу за школой в аккуратном белом домике, села там в уголке на жесткую кушетку, усмехнулась горько. Значит, все те события именно здесь и разворачивались… Сюда пришла на сносях бедная Елизавета Прозорова, и мама вокруг нее суетилась, принимая скорые роды, и ничего не сумела, и не смогла Лизавету спасти, и плакала, наверное, от своей растерянной без вины виноватости…
Потом мысли ее перешли уже в реальную, бытовую плоскость – как бы на последний автобус из Пригожина в город не опоздать! Утром надо быть у Элбоя Фархадова с деньгами и паспортом. А она сидит тут в амбулатории деревни Горелово, горькие слезы льет.
Опасения ее оказались не напрасными – едва-едва поспела к последнему автобусу. Водитель Вовка Хлопушин, учитывая свою вину, выжал из маленького пазика самую распоследнюю скорость. Когда приехали на пригожинскую автостанцию, автобус в город уже стоял, ждал последних пассажиров. Диля с облегчением плюхнулась на свое место у окошка – успела-таки. Впрочем, не одна она такая оказалась – уже перед самым отходом заскочил последним пассажиром парень, сел рядом с ней на свободное сиденье. Диля повернула к нему голову, посмотрела на профиль – таджик…
