Чужой ребенок (СИ) - Зайцева Мария

По этому поводу прихожу в себя, чуть поджимаю губы и смотрю в упор, отвечая на пристальный взгляд таким же пристально-изучающим. Может, ночью я и вела себя, как овца, но это единичная акция, стечение обстоятельств…

Хазаров останавливает взгляд на моих пальцах с зажатой в них сигаретой… Хмурится еще сильнее и резко выдергивает ее, гасит, бросает на пол.

Я только рот успеваю раскрыть, обалдев от неожиданности. Это что сейчас происходит, вообще?

— Ты… Вы…

Черт, как к нему обращаться-то? На “вы” после всего случившегося смешно, а на “ты”... Как-то язык не поворачивается…

— Курить бросай, — холодно говорит Хазаров, не обращая внимания на мои потуги в вежливость. Верней, не говорит. Приказывает. Тем же тоном, что и со всеми остальными своими подчиненными разговаривает!

Меня обдает жаром ярости, но указывать обнаглевшему мужчине на его место конкретно сейчас не вижу смысла. В конце концов, какое мне дело до его приказов? Главное, что с Ванькой?

— С Ванькой все в порядке?

Хазаров кивает.

Очень информационно.

— А что тут происходит?

У Хазарова в этот момент вибрирует телефон, и мой вопрос остается без ответа.

Он смотрит на экран, хмурится, поворачивается к замершим и внимательно отслеживающим каждое его движение мужикам:

— Погнали.

Все тут же приходят в движение, принимаются слаженно грузиться в внедорожники, я неловко перетаптываюсь босыми ногами, не понимая, что мне делать? Тоже ехать куда-то? А куда? Тут оставаться? Ну уж нет!

Хазаров отрывается от экрана, смотрит на меня опять, усмехается едва заметно и, пока я, пораженная этой новой эмоцией на его лице, открываю рот, убирает телефон и легко подхватывает меня на руки.

— Ай… Ты что? — я испуганно цепляюсь за его плечи, неловко смотрю на изучающих нас мужиков, — я сама… Сама…

— Сиди спокойно, — только и отвечает Хазаров, неся меня к машине и не обращая внимания на то, какое количество народа и с какими рожами за этим наблюдает… Похоже, ему откровенно плевать на мнение окружающих…

Глава 52

В машине, здоровенном, словно танк, черном джипе, я с огромной радостью узнаю в водителе Каза.

Не могу сдержать облегченного выдоха, улыбаюсь, когда Каз поворачивается с водительского сиденья и отвечает мне лихой, слегка безумной улыбкой:

— Привет, нянька! Живая?

— Местами… — шучу я, понимая, что реально легче дышать становится, — а что с Аром? Он как?

— Да чего ему будет? — пожимает плечами Каз, — наверно, с Ваньком в басике уже плещется…

Ощущаю, как на лице неконтролируемо расплывается широчайшая улыбка. Облегчение настолько сильное, что все мои заморочки из-за ночи, проведенной с Хазаровым, да и вообще всей этой ситуации, отходят на задний план. Оказывается, я в глубине души сильно переживала за судьбу этих двоих безбашенных парней. Удивительно, знаю их всего ничего, а почему-то равнодушия нет…

— Трогай, — прерывает наше общение холодный голос Хазарова. Он сидит рядом, привычно смотрит в экран телефона, что-то набирает с дикой скоростью и вообще кажется полностью погруженным в дела. Отстраняется, становясь привычно недоступным.

Я кошусь на него, удивляясь и уже даже не веря, что сегодня ночью с ним спала… И что он был совсем другим… Нет, он по-прежнему оставался тем самым Хазаровым, мрачным, закрытым и жестким, тут даже в постели изменений не было, да и ждать их было бы глупо. Но в то же время, глядя в его глаза, мерцающие в полумраке комнаты темным и жадным отсветом, я ощущала себя невероятно… желанной. Единственной, если хотите. Очень правильно себя ощущала, короче говоря, так, как должна себя чувствовать женщина рядом с мужчиной. Эта метаморфоза невероятно занимает, и я обдумываю ее, пока едем.

Не спрашиваю , куда, уже по опыту зная, что никто ничего не скажет. В машине, кроме нас с Хазаровым и Казом, еще на переднем сиденье развалился здоровенный мужик, головой упирающийся в крышу. Он практически полностью перекрывает вид на лобовое, и потому я смотрю в боковое окно на пролетающие мимо деревья, пытаясь понять, куда меня везут.

Очень хочется выспросить у Каза, как ему удалось спастись, но понимаю, что сейчас не время. И вообще, в машине чувствуется напряжение, такое густое, что дышать становится тяжело.

Хазаров крайне занят, сидит в телефоне, Каз смотрит перед собой, иногда ловит мой взгляд в зеркале заднего вида и подмигивает. Мужик на соседнем с ним сиденье вообще смотрится каменной статуей, кажется, не моргает даже.

Я неловко поджимаю босые пальцы ног, прикидывая, как вообще теперь передвигаться буду, босоножки остались в доме, да и не смогу я на них ходить с растяжением, не самоубийца же… Надеюсь, мы едем к Ваньке. Там мои кросы родимые, должны уже высохнуть после купания в бассейне… Хоть бы не рассохлись…

На ступнях кое-где ссадины, я поворачиваю чуть-чуть ногу, чтоб лучше разглядеть, и неожиданно боковым зрением замечаю, как Хазаров смотрит тоже…

Осторожно, чтоб не заметил, кошусь, и жар приливает к щекам. Потому что он определенно смотрит на мои голые ступни. И взгляд у него такой… Странный…

Мгновенно припоминается начало этой ночи, его пальцы на моих ступнях, темные, пугающе сильные и жесткие… И как скользил он ими по ноге, все выше и выше… И как потом опрокинул меня на спину, задрал платье…

Жар переливается со щек на шею и ударной волной несется ниже, разбиваясь где-то в самом центре груди, заставляя сердце истерически биться о ребра. Облизываю губы, сжимаясь, не поворачиваясь, чтоб, не дай бог, не увидел, что я заметила его взгляд, не понял, что я…

Когда Хазаров резко вскидывает голову и смотрит на меня в упор, понимаю, что поздно. Что все уже заметил, все понял…

Отвечаю ему прямым, как удар в челюсть, взглядом. И дышать становится совсем невозможно, потому что Хазаров не скрывает ничего: ни голода, зверского, дикого, в глазах, ни дальнейшего своего намерения по отношению ко мне. Он скользит взглядом по моему бледному от напряжения лицу, явно читая весь страх, растерянность, вызов, что сейчас переплетаются внутри груди. И усмехается своей неповторимой, едва заметной, лениво-снисходительной усмешкой, разом давая понять, что думает обо всех моих попытках в сохранение себя… Никакого сохранения, никакой личности. Больше никакой.

Наш безмолвный диалог настолько напряженный, тяжелый, что кажется, будто я смену отстояла, причем, одну из самых тяжелых, когда присесть удается только в самом конце, переобуваясь в кроссы из сменных тапочек.

Я изо всех сил пытаюсь сдержаться и не отвернуться, признавая свое поражение и его бесспорную власть над собой, и Хазаров это тоже понимает. И усмехается.

А потом мы приезжаем.

Как-то резко, неожиданно.

Моргаю, видя знакомый забор, и радостно улыбаюсь. Мы приехали к Ваньке!

Машина заезжает в открытые ворота, Хазаров выходит и подает мне руку, явно намереваясь тоже на руках донести до дома.

Но я, после нашего безмолвного диалога в машине, дико боюсь его касаться, кажется, что ладони обожгут, клеймо оставят, а потому говорю твердо и громко:

— Спасибо. Я сама.

И Хазаров, помедлив и зло сверкнув глазами, отступает, позволяя мне выйти.

Я аккуратно ставлю ногу на прогретые камни двора, ощущая, как опять ноет растянутое сухожилие, но через мгновение забываю про все посторонние ощущения, потому что из двери дома вылетает Ванька.

Он бросается ко мне, вообще не замечая ни стоящего рядом Хазарова, ни короткого рыка вышедшего следом Ара.

— Анька! Аня, блин! — Ванька с размаху обхватывает меня, прижимается так крепко, что невольно подаюсь назад, теряю равновесие. Обнимаю его, с облегчением и радостью выдыхая в лохматую макушку и только теперь понимая, в каком напряжении была все это время, как сильно боялась, переживала.

— Как ты тут? — шепчу, с удивлением слыша, какой хриплый и глухой у меня голос, это так странно, словно в горле что-то мешает…