Здесь я устанавливаю правила (СИ) - Бальс Лора
Немыслимо. Слишком чудовищно, чтобы в это поверить, но найти подслушанному разговору другое объяснение не получалось.
— Придумаешь что-нибудь, объяснишь, — снова заговорил Феликс, явно не собираясь отказываться от безумной мысли. — Не мне тебя учить.
Наверное, вмешиваться сейчас было не лучшей идеей. Но Инга не выдержала, ворвалась в кабинет.
— Феликс, так нельзя! Ты…
— О, принцесса, легка на помине, — с кривой усмешкой отметил Молотов. — Тебя не напрягает её склонность подслушивать?
Феликс поморщился, словно её несвоевременное появление не просто вызвало его недовольство, но и огорчило. И всё же когда он заговорил, голос звучал твёрдо и решительно:
— Инга, мы с тобой не будем об этом спорить. Сходи, будь добра, и распорядись, чтобы завтрак сегодня подали раньше.
Инга опустила глаза. Она чувствовала себя не в своей тарелке и в первую секунду едва ли не обрадовалась возможности сбежать, но тут же в душе вспыхнули раздражение и протест. Она никому не позволит относиться к себе с пренебрежением. И она может и говорить, и спорить о том, что её саму непосредственно касается.
— Феликс, ты не будешь меня отсылать, как комнатную собачку, если тебе покажется, что я зашла не вовремя или говорю не к месту, — подделываясь под его тон, упрямо заявила она. — Я тоже не хочу спорить, но я имею право участвовать в обсуждении.
Начальник охраны снова непонятно усмехнулся и направился к двери.
— Я всё понял, — бросил он Феликсу, прежде чем оставить их наедине. — Посмотрим.
Стараясь скрыть смятение, Инга бесцельно прошлась по кабинету, зачем-то выглянула в окно, снова побродила и наконец с нарочитой уверенностью уселась в кресло, которое всегда занимал сам Ветров. Все слова куда-то улетучились, и она не знала, с чего начать и как вообще сейчас с ним говорить. Возмущаться? Убеждать? Требовать или просить и призывать к благоразумию?
— Ты всё слышала? — Феликс первый решился нарушить тишину.
— Не всё. Но достаточно, чтобы догадаться… Ты требуешь от своего приближённого гарантий, что он на нашей стороне? Хочешь, чтобы у тебя был рычаг давления? И какие условия? Если погибну я — умрёт и его мать?
— Именно, — не стал спорить он.
Инга прерывисто вздохнула. Неужели она ещё рассчитывала на что-то иное? Нет, но признание всё равно выбило почву из-под ног. На смену всем прежним эмоциям вдруг пришла одна только щемящая жалость. К Феликсу и его начальнику охраны, к ни о чём не подозревающей матери последнего и к самой себе…
Как, почему так получилось, что неплохой по своей сути человек готов творить какую-то дикость? Почему опасности и зла невозможно избежать, хотя именно этого больше всего хочется? В какой момент человек почти перестаёт влиять на собственную жизнь и вынужден подчиняться последствиям каких-то прежних действий и решений, всё глубже погрязая в болоте?
— Ты ведь не собираешься на самом деле… — Инга запнулась, боясь услышать ответ, но потом всё же собралась с духом и решительно продолжила: — Я имею в виду, ты ведь просто пугал для убеждения, да? Но если со мной и правда что-то случится, ты не станешь за это на ком-то отыгрываться? На ком-то, кто не виноват непосредственно?
Только договорив, Инга решилась посмотреть на собеседника, и встретилась с тёмным, воспалённым, почти безумным взглядом. Почти не человеческим.
— Я не знаю.
Короткий честный ответ, от которого Инга вдруг почувствовала себя неуверенно, едва ли не испугалась чего-то. Словно заглянула в бездну чужой души глубже, чем сама была готова, и теперь не знает, как быть с тем, что удалось там увидеть.
Феликс был искренен с ней, он действительно ещё не знал, что будет делать в случае плохого исхода. Но она уже чувствовала, что в момент отчаяния или ярости та человечность, которая сейчас сдерживает его тёмную сторону и заставляет говорить «не знаю», ускользнёт и уступит место жажде мщения. Жажде неконтролируемой, безудержной и иррациональной. Совсем не той, которая позволяет сохранить здравый смысл и мстить только настоящим виновником, только соразмерно принесённому урону…
Наверное, ужас и неприятие подобной действительности отразились на её лице, потому что Феликс вдруг рванулся к ней, выдернул из кресла и с силой сжал плечи.
— Инга… Послушай, тебе всё кажется чудовищным — да так и есть! Но я не могу допустить, чтобы ты из-за меня пострадала! Ты не понимаешь, я просто не могу, и рисковать не могу! Если понадобится, я…
Хватка оказалась болезненной, и Инга, прежде чем выслушать до конца и что-то ответить, попыталась вывернуться. Наверное, он счёл это знаком неприятия, нежелания вникать в объяснения, потому что вместо того чтобы отпустить сжал ещё сильнее, так, что и дышать стало тяжело; переместил одну ладонь на затылок, не давая отвернуться, и впился в губы грубым настойчивым поцелуем. Сейчас в этом не было ничего приятного, никакой ласки — одна резкость и желание не то подчинить, не то что-то доказать.
Инга не умом, каким-то глубинным чутьём поняла, что нельзя сейчас отталкивать. Получится путь в тупик. Неуверенно, ещё с большей робостью, чем в первый раз, обняла, ответила на поцелуй, стараясь смягчить агрессивный напор, изменить настроение, эмоциональную окраску происходящего.
Не поцелуй это был — диалог. Он показывал свой страх потерять, страх не справиться с внешней ситуацией и страх перед тем, что она снова отвернётся, не примет такие решения, опять назовёт его чудовищем. Она пыталась донести, что понимает и готова принять, что несогласие в одном не меняет главного и не возвращает их на исходную точку, что они всё равно остаются на одной стороне и вместе.
Напряжённость ушла. Оба друг друга почувствовали и поняли.
— Прости, — выдохнул Феликс, так и не выпустив её из объятий. — Девочка моя, прости, хорошо? Инга…
Она молча провела ладонью по его щеке, успокаивая и соглашаясь.
— Я всё равно сделаю так, как решил. Я никому не доверяю, Инга, и не могу не перестраховаться. Мы с тобой будем у всех на виду, даже если бы у меня было достаточно военных навыков и знаний, я не смогу одновременно исполнять нужную роль и координировать работу остальных. Этим займётся Глеб, другого выхода нет. И у меня должен быть хоть один рычаг, хоть что-то, кроме бездоказательных уверений в дружбе, что заставит его действовать на нашей стороне. Ты понимаешь?
Инга тихо вздохнула. Что ж, ничего другого не следовало и ожидать. Глупо было рассчитывать, что она сможет переубедить Феликса. Но это и понятно. То, что они изменили отношение друг к другу ещё не значит, что они готовы измениться сами и во всём один другому уступать. Она ведь тоже осталась прежней.
— А ты понимаешь, что сейчас только отталкиваешь человека? — Инга всё же не стала молчать, хотя на особый эффект от своих слов и не рассчитывала. — Нельзя шантажом и угрозами принудить кого-то сохранить преданность.
— Молотов — человек разума, а не эмоций. Сейчас он будет действовать исходя из здравого смысла, который не даст забыть, что в случае неверного шага пострадает его единственный близкий человек. А как со всем этим жить потом, потом и подумаем.
— А если он откажется?.. Он ведь может отказаться? — уточнила Инга, взглянув на Феликса с новым подозрением.
— Может, — успокоил тот. — И если предатель он, скорее всего так и сделает и уже сегодня скроется с концами.
— А если нет? Ты ведь не станешь рассказывать его матери, что к чему?..
— Конечно, нет! — это прозвучало с неподдельным возмущением. — Пусть придумывает, что хочет, а я просто буду рад гостям. Если Глеб нас не подведёт, ничего плохого ни с кем не случится.
Инга спустилась в гостиную в расстроенных чувствах. Пусть она согласилась и смирилась с происходящим, отбросить переживания всё равно не могла. Феликс ещё остался в кабинете. Им обоим сейчас нужно было немного побыть в одиночестве, заново найти точку душевного равновесия.
Впрочем, у Инги с одиночеством не задалось. Стоило войти в гостиную, как она заметила начальника охраны. Тот, похоже, напряжённо о чём-то размышлял и тоже не обрадовался её появлению.
