Наталья Светлова - Научиться дышать
— Что за принцип? — всхлипнула девушка.
— Компромисс. Ты не имеешь понятия о том, что это такое. И к Сереже этому, кем бы он ни был, можешь уходить. Я тебя не держу.
— Вот именно! Не держишь! Тебе вообще все равно, рядом я с тобой или нет.
— Нет, это не так. Мне не все равно, но я не Отелло, чтобы душить тебя. Любовь не терпит полумер, а в нашем случае ей даже нет шанса появиться. Потому что я лишь полумера в твоей жизни. Ты раскидываешься мной, как десятирублевой купюрой: уйду к Сереже, ты меня позоришь, ты жадный. Ты, Ира, вывалила сегодня на меня целое ведро помоев, но не ценю тебя я. Двери моего дома для тебя открыты, но мне кажется, что лучше тебе будет вернуться к матери. Оказывается, вы с ней похожи.
Волков развернулся и вышел, оставляя Иру и свои глупые надежды в том коридоре.
13
Некоторые люди часто жалуются на то, что розы имеют шипы. Я же благодарю шипы за то, что у них есть розы.
Альфонс Карр
Закатно-красные стены элитного отеля, пучеглазые и такие дотошные, когда смотришь в одну точку на них долгое время, стали пялиться на Вересову в ответ. Ее взгляд скользил по изысканному интерьеру: тяжелым жаккардовым шторам, расписному ковру с утонченным рисунком, элегантным красавицам-люстрам.
Так дорого и так дешево одновременно. Ее жизнь раскололась на «до» и «после». Как было «до» уже не будет никогда, даже если она вернется к матери, приоткроет эту филигранную дверь в прошлый мир. Деньги все так же составляют девяносто процентов атмосферы ее планеты. Но теперь появился Ваня, занявший оставшиеся десять, и как без него жить тоже было неясно. Никогда еще ей не приходилось ставить на чаши весов человека и деньги. Кто же подскажет, что важнее?
Последние дни фланировали перед ее глазами, умирали в праздности и бесцельности. Казалось, что время стало осязаемым феноменом: прогуливалось перед ней туда-сюда, покуривая сигаретку и выпивая по бокальчику виски, смиренно дожидаясь от нее решительных действий. Взмах руки, всего одно решение — и либо идти бесстрашно вперед, либо трусливо повернуть назад. Время все стерпит, любую нерешительность и апатию, ведь оно всегда сможет отыграться на тебе, в любой момент прижать тебя к стенке.
Ирина вскочила с дивана телесно-персикового цвета и направилась к выходу. Дошла до номера подруги и тихо постучала. Получив разрешение войти, зашла внутрь.
— Можно к тебе на часик? Не могу больше общаться со стенами и первым декабрьским днем за окном.
— Иногда погода – плохой собеседник. Отвратный. Она не понимает наших переживаний.
Номер Карины был мрачнее, даже готичнее. Этакий полуночно-синий с вставками цвета «электрик». Подходит под ее темперамент. Девушка бросила быстрый взгляд в окно: небо цвета индиго одарило ее холодным, безразличным взглядом. Ему так же, как и стенам, никакого дела до ее бытовых трагедий нет.
— Зато коньяк понимает, — улыбнулась Ирина, доставая из мини-бара бутылочку. — Антонио не будет против?
— Нет, он исследует московские увеселительные заведения, открывающиеся после десяти, — улыбнулась Карина и взяла из рук подруги бокал.
— Ты отпустила его одного шляться по клубам?!
Ее настолько это удивило, что она плеснула себе двойную дозу напитка. Каринка не перестает поражать ее своей тропической, слишком вольно трактующейся философией.
— Да. Я так понимаю, ты пришла за советом, а не только за поддержкой в выпивке?
Вересова кивнула и сделала крохотный глоток коньяка. Согревает. Наверное, это самое худшее до чего может дойти человек: когда тебя согревает лишь коньяк.
— Тогда слушай. Жизнь — это игра на выживание. Здесь только одно правило: учись. Всегда, каждую минуту, не переставая. Учись и запоминай все, что выучил. Экзамены не заставят себя ждать. Особенно любовь. Она такая сучка, ты себе даже представить не в состоянии. Она вечно требует показывать свою мудрость и опыт. Иначе махнет хвостом — и ищи ее с семью ветрами.
— И что же тебе нашептал мудрый учитель? — спросила Ирина, скрещивая под собой ноги на ковре и подкладывая под поясницу цветастую вышитую подушечку.
— Любовь — это не собачка на поводке, которую ты дергаешь из стороны в сторону и приказываешь ей не идти туда, не делать то и так далее. Не-ет, — она покачала головой и потрясла перед лицом подруги указательным пальчиком с матовым розовым маникюром и новым колечком из гавайского коа, — с этой плутовкой все гораздо сложнее. Любовь и не воздушный змей, которого ты запускаешь в небо, давая ему мнимую свободу, а потом тоже дергаешь за ниточку. Любовь, чертовка, своевластная, норовистая, анархистка! Она не потерпит подделки, ей нужна настоящая свобода.
— Ты про доверие? Поэтому отпускаешь Антонио везде одного?
— Именно так, Иринка. Нет никакого смысла бросаться громкими словами и называть любое более-менее приятное чувство любовью. Либо ты доверяешь человеку на все двести, либо это не любовь. Она не станет мириться с тоталитаризмом, она не деспот, не тиран. Любовь бывает необузданной, капризной, с выкрутасами, короче, но никогда деспотичной, авторитарной и властолюбивой. Я так считаю. Я уверена, что истинная любовь дарует так много свободы, что ты в ней тонешь. А суррогат только душит и давит, не дает дышать.
Чернильные глаза Карины в полутьме комнаты влажно поблескивали возбуждением, как коньяк в бокале. В ее голосе не было слышно и тени сомнения, словно она говорила о хорошо выученном предмете, проверенном годами.
— Про дыхание ты попала в точку, — сказала Ирина. — Ваня, точно кислородная маска, нескончаемый поток живительного кислорода. С ним легко: он принимает любые мои недостатки, помогает стать лучше, дышать глубже, в полную силу. Он решает сам проблемы, не жалуется и не обвиняет меня ни в чем, не попрекает ничем…
— Скажи уже это. Он настоящий мужчина, каких мы ищем днем с огнем, а, найдя, не ценим.
Пылающее от смущения лицо Вересовой выдало ее с головой. Подруга была права, и скрыть свое позорное поражение было невозможно.
— Ир, это на самом деле нормально. Венец творения природы бывает непроходимо глуп, — шелковое мерцание иронии в голосе Карины заставило Ирину поднять на нее взгляд. — Только человек может что-то упорно искать, чего-то неистово желать, а получив это — растоптать и разбить, как китайскую вазу какой-нибудь древней эпохи в приступе злости из-за не вынесенного мусора. Так и живем — в глупости и душевной бедности.
Каждое слово о ней. Резало и кололо. Глупость и душевная бедность — это о ней. О богатой девочке с нищей душой.
