Елена Лобанова - Из жизни читательницы
Троллейбус «двойка» и не думал показываться. А Валерий ждал меня с документами — или документы со мной? — яростно косясь по сторонам.
Через полчаса мне стало не по себе. Солнце уже отступило за дома, и сумрак начал сгущаться. Освещение разом изменилось, словно вместо цветного фильма включили черно-белый. Наступала пора возвращения с работы. Вокруг быстро собиралась толпа, большей частью из угрюмых женщин — с сумками, кульками или зонтами в руках или через плечо, с бледными остатками макияжа или вовсе без него. Мелькали подростки в джинсах и курточках, не то больные, не то замученные или голодные, с недетским сумраком во взглядах — эти скорее всего возвращались с поздних занятий или от репетиторов, решила я. И еще мне подумалось, что в районе с таким неласковым климатом и ранними сумерками должны жить только замкнутые и необщительные люди.
Весь угрюмый народец, как и я, ежась от холода, высматривал «двойку». Но ждали ее покорно и уныло, без шуток и ругательств — верный признак, что здешнее средство передвижения имело свободный график.
Наконец вдали замаячил призрак рогатой фигурки. Толпа несколько оживилась, зашевелилась, прихлынула к краю тротуара. Призрак стал стремительно расти, приобретая убедительные очертания. Я тоже устремилась к дороге, готовясь к борьбе за свой пассажирский шанс. И вот уже долгожданный транспорт приблизился, мягко затормозил и приостановился… на предыдущем квартале! Из него быстренько посыпались игрушечные человечки. Наша толпа издала сдержанный стон и замерла, не веря в очевидное. Лишь несколько шустрых юношей рванулись было навстречу, но поздно — троллейбус уже несся мимо, набирая ход и разбрызгивая лужи.
Неужто мне когда-то нравились вот эти рогатые чудища?!
Моя вера в судьбу, человечество и трамвайно-троллейбусное управление стремительно таяла. Я принялась отчаянно махать рукой всем проезжающим частникам, такси и чуть ли не велосипедам. Но жизнь в этом затерянном углу подчинялась каким-то иным законам! Частники в упор не замечали меня. Пустые такси, притормозив, проезжали мимо!
Прошло, должно быть, несколько часов. Во всяком случае, достаточно, чтобы дважды сходить пешком домой и обратно. Нет, трижды сходить пешком!
Временами передо мной вставало видение: глаза Валерия и его жестко сжатый рот. Он сказал: «Побыстрее!.. Чем скорее, тем лучше!» ЧТО же все-таки случилось?!
Шестое по счету такси проехало мимо. Я опустила затекшую руку.
— Да не хотят они везти, — проскрипел за плечом старушечий голос. — Тут же конечная рядом, тупик: за поворот и три остановки… невыгодно им.
— Три… остановки?! — выдохнула я. Но оглянуться на старушку не успела: ноги уже уносили меня за поворот.
Вид у меня был, надо думать, устрашающий: растрепанные волосы, слезящиеся от встречного ветра глаза и, само собой, заляпанные грязью сапоги. Валерий, однако, и не подумал двинуться навстречу: стоял и невозмутимо наблюдал, как я, чуть дыша, преодолеваю последние метры, — ни дать ни взять участник группового забега «От шестидесяти и старше» на спартакиаде школьных работников. Да он, кажется, еще и снисходительно улыбался!
Но только что я, отдышавшись, открыла рот, чтобы сообщить ему свои мысли на предмет снисходительных ухмылок, как заметила, что смотрит он вовсе не на меня! Он уставился прямо перед собой в пространство и улыбался мечтательно, точно третьеклассник, получивший на уроке природоведения записку с объяснением в любви! И эта самая записка настолько поглотила его, что пришлось мне схватить его за рукав и хорошенько встряхнуть, чтобы привести в чувство.
После чего он с трудом сфокусировал взгляд на мне, промолвил: «А, это ты… Привет…» — и снова уплыл в мечты. Но на сей раз ненадолго: вскоре он вздрогнул, вполне осмысленно огляделся по сторонам, наклонился и шепнул мне на ухо:
— Я только что встречался с издателем!
И не успела еще я толком вникнуть в суть сообщения и остолбенеть, не успела задать ни единого вопроса, как он уже, не отпуская моей руки, двинулся семимильными шагами в ту самую сторону, откуда я примчалась полминуты назад. Рука у него была жесткая, сухая и горячая, и из нее струилась та самая биоэнергия, существование которой так и не доказано учеными, но которая прямо-таки несла меня за ним.
На ходу он что-то невнятно бормотал. До меня доносилось:
— Колян плохой… ботаник… И свой бизнес! Вот тебе и… м-да… Издатель…
— Подожди! — вдруг вскрикнула я. — А документы?! Я принесла документы!
Он приостановился, недоуменно посмотрел на меня, снова с трудом перенастроил что-то в голове и, наконец, отмахнулся:
— Колян сказал — все в понедельник, роли не играет… Ну, плохо-о-ой…
— Подожди! Кто это — Колян? И почему это он плохой? Да объясни ты толком! Куда мы бежим?! — рассердилась я, делая безрезультатные попытки вырваться.
— Плохой — это фамилия… В нашем классе учился до восьмого… Три пишем, два в уме… Вот тебе и двоечник! Издатель.
Он опять остановился, посмотрел на меня с изумлением и потряс головой.
— Твой одноклассник, да? — Теперь и я начала потихоньку постигать масштабы происходящего. — Так это же… повезло! Поворот судьбы… И вы, значит, заключаете с ним договор? Нет, серьезно?!
— До договора еще… — Он все-таки выпустил мою руку и зашарил в карманах, отыскивая сигареты.
Затягиваясь, он смотрел в небо. Выпуская дым — блуждал глазами по сторонам. Это меня раздражало.
— Расскажи конкретно: он будет тебя издавать или нет? Ты про «Премьеру» ему говорил? И про новый роман? Или, может, ты ему в школе списывать не давал? Может, товарищ тебя разыгрывает?
Он криво улыбнулся.
— Сказал… Он говорит — у «Премьеры» неудачное название, надо сменить…
— То есть?! Это что же… если какому-то придурку не понравится — сразу менять название?!
— Не придурку, как показало время… и не в нем вообще дело. Издатель, понимаешь ли, должен на что-то ориентироваться, рассчитывать…
— То есть на запросы читающей публики? На ее вкус?
— Ну да. Вроде того.
— Ну?! А ты?! Или… он в успехе, значит, сомневается? В твоем замысле? Требует детектива с клубничкой?
— Да в общем-то не то чтобы… Так, предстоит кое-что уточнить. Я в общем-то и сам собирался. Не бери в голову! Колян не из тех, которые… В общем, все как надо. Улыбнись, детка!
Я машинально привела в действие лицевые мышцы. Почему-то этот диалог совершенно меня обессилил. Ноги буквально подкашивались. Или, может быть, мы слишком долго этого ждали?
Мы двинулись дальше. Но вся его биоэнергетика ушла, как видно, в обдумывание замысла. Я плелась еле-еле, бессильно вися на его руке, как хозяйственная сумка, набитая картошкой.
