Ирина Степановская - Тем, кто не любит
Благодушный и пахнущий дорогим одеколоном Фомин опять довольно поздно появился в дверях ее квартиры с бутылкой шампанского и букетом цветов. Пройдя в комнату, он сел все в то же кресло, стоявшее на прежнем месте, осмотрелся. И через некоторое время после того, как он переступил порог, Наташа в его обращении к ней заметила неприятно поразившие ее покровительственные нотки. Он рассказывал ей о своих успехах в бизнесе, был вальяжен, шампанское подливал, небрежно откидывая руку. Развернул из шуршащей бумаги подарок – духи. Название звучало для нее фантастически. В те годы заведующие секциями в престижных магазинах душились «Клима», продавщицы за овощными прилавками благоухали «Сигнатюром», а советской интеллигенции доставались холодные ароматы Прибалтики, не лишенные, впрочем, определенного шарма. Наташа, во всяком случае, имела на своем скромном туалетном столике желтый флакончик «Дзинтарс».
С того прохладного утра, когда он молча вышел из ее квартиры последний раз, минуло аж шесть лет. И вот он снова, как ни в чем не бывало, спокойно сидит в ее уже состарившемся кресле в углу и рассказывает о своей жене, о ребенке, о Питере, и она, как всегда, с улыбкой слушает его, и кивает, и вставляет остроумные замечания, и пытается скрыть грусть в глазах.
Что она и что он? Ей уже порядочно лет, а она все еще живет с родителями в своей маленькой комнатушке и фактически вместе с маленькой дочкой сидит на шее у отца. Дочка в этом году пошла в школу. Не сбылись планы переехать в Москву. Мать постарела и с трудом дорабатывает до пенсии. А она сама разрывается между научной лабораторией, рынком, лекционным залом, школьными уроками и очередями в магазинах за самым необходимым. И постоянно страдает от нехватки средств и невозможности пробиться. А он, будто делая ей одолжение, приехал повидаться с никчемной, несостоявшейся провинциалкой. Ей стало противно и стыдно за ее мечты о том, как он будет большим ученым, конструктором, руководителем крупного конструкторского бюро, о том, что она тоже совершит мировое открытие…
Он взял со стола ее практикум, изданный на французском языке. Попробовал прочитать заголовок. И она увидела огонек удивления, мельком блеснувший в его глазах. Наташа разозлилась от постигшей ее явной несправедливости. Она вспомнила обожание в глазах ее крошечных, но очень старательных лаосских студентов, которые называли ее «русская мадам». Для них она была не просто преподавателем, она являлась вестником мировой науки. А здесь…
Наташа взяла себя в руки. Если сейчас она позволит себе еще и расплакаться, она обесчестит свою жизнь. А он как раз вынул из кармана диск.
– Ты любила когда-то оркестр Поля Мориа.
– Да, я любила. – Она повертела диск в руках. Среди знакомых названий обнаружилась неизвестная фамилия. Джиозотто «Адажио»… Она воткнула диск в щель музыкального центра и стала говорить…
Она рассказывала ему о мокрых лианах после дождя, о пестром базаре, о жизни в посольстве, об осторожности и трусости людей, о смешных мелочах жизни и, как-то особенно нежно, о своей там работе. Три буквы – RPT, – слабо светившиеся на табло, оказались кстати – ей не приходилось отвлекаться, чтобы повторить мелодию. Алексей слушал, и на лице его появилась недоверчивая полуулыбка. Он по прежним годам знал, что рассказами Наташа умеет зажечь. Ее бы в сказку тысячи и одной ночи. Ему даже в какой-то момент стало немного жаль, что вот эта самая Наташа занимается такими интересными вещами, а он впаривает старые иномарки и новые «Жигули» и испытывает радость, когда удается выгодно продать пригнанную из Финляндии кучу ржавого металлолома. Но, снова оглядев ее бедную комнатенку, старые шторы, слой пыли, предательски лежащий на зеркале, он опомнился и решил, что с такой женщиной, как Наташа, ему вовсе не по дороге.
Наташа замолчала. Пока она рассказывала, Алексей, как всегда, успел исчертить несколько листков забавными рожицами.
Еще несколько лет этаких трепыханий, думал он про нее, и без денежных инвестиций ее пыл увянет. Никому скоро ее наука не будет нужна. Финансирование все сокращается и, похоже, через несколько лет прекратится совсем. Что тогда она запоет и кому будет нужна со своими теориями? Безусловно, он прав, что так рьяно делает деньги. Вот сейчас строит дачу. Конечно, мещанство, но так хочется жить комфортно! Надо быть реалистом. Он выпил шампанского. Конечно, она заслуживает уважения. Не каждая женщина, да и мужчина, может подняться над пошлой действительностью.
Ему захотелось подойти к ней, обнять и хоть таким образом приобщиться к своим юношеским честолюбивым мечтам что-нибудь этакое открыть или что-то построить. А она застыла, перестав говорить, выключив музыку, и сидела ссутулившись перед своей когда-то шикарной, а теперь уже старой, разбитой пишущей машинкой. Он поднялся с кресла, прошелся по комнате и вдруг обнял Наташу. Она тоже встала. Глаза ее стали пусты, и он заметил, что нежность из них куда-то пропала. Он убрал руки.
– Уже шесть утра, – сказала она устало, – как тогда.
А он и не вспомнил, когда это было – «тогда»…
– Тебе пора идти.
Как, его выгоняют? Его?! Он повернулся и вышел.
Она осталась перед захлопнутой дверью. Она ругала себя за слабость. Утренняя прохлада пробиралась под легкое платье. Ей пора перестать быть неопытной и глупой. Он ушел навсегда, и их пути разошлись. Пора перестать относиться к нему как к близкому человеку. Он не любит ее, это ясно. А если бы любил, то давно бы уже понял, что ей нужно только безоговорочное «с тобой навсегда».
Она вернулась в комнату и легла, свернувшись в постели комочком. До восьми оставалось еще полтора часа. Она не заснула, но, согревшись, встала и с твердой душой снова пошла в свой крысятник.
Через неделю наступило первое сентября. Студентов больше не посылали собирать урожай. На вводную лекцию, первую в учебном году, по традиции собирались все преподаватели кафедры. Профессор сиял белоснежным крахмальным халатом и благодушной улыбкой. Ее коллеги сидели в первом ряду. Она опоздала, потому что попросила разрешения отвести дочку в школу. Счастье в дочке. Все остальное – химеры. Вырастит, выдаст замуж, а сама с мамой и папой будет выращивать в огороде редиску и производить, как другие, по одной крошечной статье в год ради галочки и печатать на плохой бумаге отвратительным шрифтом в ежегодном институтском сборнике.
С этими мыслями она, запыхавшись, миновала последний лестничный пролет и вывернула в коридор кафедры.
– Наташа, тебя спрашивает какой-то мужчина. – Попавшийся навстречу коллега ткнул двумя пальцами в сторону окна. В коридоре на подоконнике, худой и загорелый, сидел Вячеслав Сергеевич Серов собственной персоной с большой коробкой московских конфет и куклой в руках. Он не встал, когда она подошла.
