Владимир Лорченков - Свингующие пары
Для бесхитростного человека ты чересчур успешный консул, сказал я, забавляясь.
Я слишком много пережил для того, чтобы быть хитрым, сказал он. Помнишь, у Хэмингуэя, сказал он. О чем это ты, сказал я. Диего обожал болтать о литературе, и жадно пользовался любой возможностью «пообщаться с писателем и повысить свой культурный уровень», как он это называл. Бедняге невдомек было, что обычно средний культурный уровень человека, который читает книги, раза в два выше такого же уровня у того, кто пишет. Алиса пыталась втолковать ему это, но Диего счел наше отнекивание легким снобизмом и притворной скромностью. Так что я терпеливо повернул к нему голову, и стал слушать.
«Фиеста», покровитель героини, которому довелось пережить заварушку в джунглях, сказал Диего.
Кажется, что-то такое припоминаю, сказал я осторожно.
Он показывает героине и приятелю, в которого она влюблена, следы от стрел, которые его проткнули, и говорит, что как-то стал жертвой нападения индейцев, еле выжил, и с тех пор стал безмятежен, сказал Диего.
Общее место, сказал я.
Трагедия, после который все нипочем, сказал я.
То есть, Хэмингуэй уже плохо, сказал Диего обиженно. Ну почему же, сказал я. Вполне еще школа мужчин для латиноамериканских мачо, сказал я. Алиса положила ногу на стол, – пятка в полосатом чулке, – и повертела стопой. Мы замолкли. Лида улыбнулась и чуть переменила позу. Теперь она сидела чуть вбок, облокотившись на рукоять кресла, и поставив ноги, – от колена, – под изящным углом. Обе смотрели на нас. Я залюбовался ими. Диего почувствовал то же самое, о чем не преминул сказать.
Вы самые красивые сучки на свете, сказал он.
Алиса расхохоталась польщенно. Я понял, что она изменяет мне с ним. Назови я жену сучкой, она бы вынула мой язык, зажала его между колен, после чего намотала на веретено и сожгла в Вальпургиеву ночь, после кучки навоза крысы и перед кровью покалеченной жабы. В комнате стало тихо. Это был обычный момент прозрений, когда алкоголь, близость и желание познать открывают в собравшихся какие-то каналы… что-то вроде способности к телепатии в этом месте… Думаю, в тот момент мы все что-то поняли. Я – что Алиса изменяет мне с Диего. Что поняли они, я не успел познать – в комнату снова вошла служанка, и каналы закрылись створками моллюска, напуганного приближением хищника. Диего сладко подмигнул мне, глядя на задницу служанки, убиравшей со стола.
Это, черт тебя побери, сексуальное насилие над прислугой, сказал я, когда она снова ушла.
Хорошо бы тебе поучиться у нее не стучать дверьми, сказала мне Алиса, вытягивая носок, и любуясь им.
Бесполезно, сказала Лида, мой – она говорила про мужа «мой», чего никогда не делала Алиса, – так и не научился за пять лет.
Вы таскаете ее за собой пять лет, сказала Алиса.
Хорошая прислуга на вес золота, сказала Лида.
У нас в доме убирала приходящая женщина, а готовил – когда нам хотелось готовить, что случалось нечасто, например, до этой зимы мы почти год ужинали в ресторанах, – я. Лида сказала еще что-то про золотые руки и тому подобные штампы, но внимательно уже никто не слушал. Умение выражаться не было сильной стороной моей новой возлюбленной. Я постарался понять, станет ли она называть меня «мой», когда уйдет ко мне, и выйдет за меня замуж. И уйдет ли? И если да, то потяну ли я развод, и содержание новой семьи? Где мы будем, например, жить? Мысли о съемной квартире действовали на меня удручающе. Как мы вообще будем привыкать друг к другу? А что, если она оставит на столе крошки, подумал я, и понял вдруг, что паникую.
Хочешь, она погреет вам постель, перед тем, как вы ляжете, сказал Диего.
…не понял, подняв брови, я. Мне казалось, подала голос Алиса лениво, – они только что обсуждали с Лидой цвет ногтей и их длину одной из общих знакомых, придя, как полагается, к неутешительным для ногтей и знакомых выводам, – мне казалось, что свинг-вечеринка у вас в пятницу, а не сегодня.
Королевская роскошь, сказал, негодующе подняв руки, Диего.
Хотя, конечно, можно и позабавиться, сказал он.
Ненасытный, сказала Лида.
Мой – такой же, сказала Алиса, насмешливо глядя на меня и я понял, что «мой» она сказала неслучайно, уловив мою легкую зависть к Диего и Лиде. Ну так что, тогда… приподнимаясь, чересчур показно, и расстегивая было ширинку, сказал Диего. Но в него уже летела скомканная салфетка, и женщина вставали, чтобы пойти в ванные и привести себя в порядок перед катаниями на коньках по озеру, замерзшему аккурат посреди Ботанического сада. Дамы явно решили приберечь себя до гала-вечеринки, сказал с легким сожалением Диего. Почему ты таскаешь за собой эту жопастую крестьянку, сказал я. Она напоминает мне сестру, сказал он. Госссссссссподи, сказал я. Все вы, от итальянцев до румын и аргентинцев, таковы, сказал я. Только и мечтаете вдуть мамочке, а когда та умирает, переключаетесь на сестер. Нет, амиго, она была служанкой моей сестры, сказала она. И где же твоя сестра, сказал я, сыто покачиваясь – мы уже встали. Она умерла, сказал он. Покончила с собой.
Мне очень жаль, сказал я единственное, что мог сказать.
Да брось, какие могут быть сожаления, сказал он.
В этот момент он показался мне напуганным толстоватым мальчишкой, который отчаянно храбрился, чтобы никто не понял, как скверно у него на душе. Причем делать так его научили книги, которые положено читать толстому мальчику, которому скверно, и который хочет научиться не трусить. Потерянный ребенок, которому велели быть мачо, хохотать и вертеть в руках прилюдно свой хуй. Ну, в смысле сигару, но ведь понятно же, что на самом деле подразумевается, не так ли. У него слегка задрожала – но это быстро прошло – бровь.
Ну… сказал я нарочито добрым тоном, приобняв его за плечи, и увлекая из комнаты. Я собирался сказать что-то про мороз и солнце. Поэзия всегда выручает русских в трудные минуты. Диего покорно поплелся за мной, но сказал.
Она сделала это из-за несчастной любви, сказал он.
Ты нашел этого мудака, решил сыграть в настоящего мужчину я.
Это была женщина, сказал он.
Любовь не выбирает тела, сказал я умную, как мне показалось, фразу.
