Ева Модиньяни - Единственная наследница
– Не хотел бы ты поработать у меня?
– Это предложение или просто вопрос? – поинтересовался, в свою очередь, Чезаре.
– Ты молчун, но у тебя на все готов ответ, – сказал офицер, улыбаясь.
– У меня был хороший учитель, – польстил ему Чезаре.
– У которого ты перенял и искусство подхалимажа, – расхохотался тот.
Графу Казати в самом деле нравилось общаться с этим парнем, который усваивал все на лету. Способность же вызывать доверие была у него от рождения.
– Но все-таки не увиливай, ответь, согласен ли ты работать у меня?
– Сочту за честь и сделаю все, что в моих силах, чтобы вы не сожалели о своем выборе, – ответил Чезаре с уверенностью.
– И ты даже не спрашиваешь у меня, что за работу я тебе предлагаю?
– Я уверен, что вы подберете ее мне по силам.
– По правде говоря, я думал только о своих интересах, – Казати взглянул на него внимательно.
– Это лучший способ, синьор капитан. Заботясь о своих интересах, иногда удается сделать что-то и для другого.
– Недурно сказано, – произнес тот, потирая подбородок. – А кстати, – добавил он, – скоро день рождения генерала Паренти.
– Уже готов текст вашей телеграммы, – уверил его Чезаре.
– Вот как. Хорошо. – Денщик был почти совершенство.
– Фирма тоже предупреждена. Они уже приготовили посылку с подарком, которая будет направлена в резиденцию генерала в Риме.
– Вижу, ты помнишь обо всем, – сказал Казати небрежно.
– Стараюсь, – ответил Чезаре, уже собираясь уходить.
– Желаешь поразвлечься? – Он подумал о борделе, до которого падок каждый солдат, и сунул было руку в бумажник, но вспомнил, что хорошими чаевыми оплачивается работа слуги, усердие дворецкого или курьера, Чезаре же не принадлежал ни к одной из этих категорий.
– Мне надо переделать много дел, синьор капитан, и с вашего разрешения я бы взял увольнительную, – сказал Чезаре, переставляя с места на место бутылку и сдувая пыль с книг.
– Ну ладно, иди. И не забудь о письме моему отцу. – Казати механическим движением открыл ящик и тут же закрыл его.
– Я вручил письмо курьеру два часа назад. – Чезаре поклонился и щелкнул каблуками. Это вышло у него не по-солдатски, а скорее по-офицерски.
«Да, – оставшись один, подумал Казати. – Этот парень далеко пойдет. Пожалуй, я и в самом деле только выиграю оттого, что он будет работать у меня. Даже странно, как это я раньше мог обходиться без такого, как он, денщика. Деловит и сообразителен. Даже слишком умен, может быть».
Бенедетто Казати было уже тридцать четыре года, и он принадлежал к той старинной ломбардской аристократии, которая была достаточно дальновидна. Отец его, Ринальдо Казати, основал фабрику велосипедов, которая приносила ему неплохой доход, а с началом войны в несколько раз увеличила производство: армия поглощала огромное количество этих двухколесных машин. Были в Ломбардии и другие фабрики велосипедов, но не все их владельцы умели залучить в свои гостиные и на охоту в свои поместья нужных чиновников или политиков, которые могли решающим образом повлиять на распределение военных заказов.
Отправившись в действующую армию, Бенедетто Казати не рвался на передовую, он считал, что его гуманитарная подготовка и организаторский талант будут гораздо полезнее там, где решается судьба целой армии или фронта, чем в окопе, где от него зависел бы в лучшем случае взвод. Он пошел на войну в чине лейтенанта, но вскоре получил капитанское звание, не столько за боевые, сколько за фамильные заслуги. Он был холост, богат, влиятелен, к тому же образован и умен, что сразу же поставило его в привилегированное положение среди других офицеров. Для него не составляло труда оценить невежество и бездарность Генерального штаба, неспособного осуществлять даже элементарное руководство частями в этой войне. К сожалению, он не заблуждался в этом.
В чудовищной мясорубке войны исчезали целые батальоны, полки, дивизии, но в штабных помещениях не выветривался запах хороших сигар, выдержанного коньяка и лаванды. Единственная вылазка капитана Казати на линию фронта закончилась его встречей с Чезаре Больдрани, и этого было вполне достаточно.
Война сеяла смерть, калечила судьбы людей, плодила сирот, а фирма «Казати и сын» процветала. На фабрике уже поставили на конвейер новый тип мотоциклета, которому был обеспечен верный успех. Много дел предстояло дома, и такой толковый помощник, как Чезаре Больдрани, был ему сейчас как нельзя кстати.
Чезаре вошел без предупреждения, неся на подносе бокалы и бутылку шампанского.
– Ты что-то собираешься праздновать? – спросил капитан, улыбаясь.
– Есть повод, – ответил он и, не дожидаясь приказаний, начал снимать золоченую фольгу с горлышка.
– Повод? Какой?
– Наши войска вошли в Тренто и Триест, – объявил Чезаре.
– Вот как? Значит, мы выиграли войну… Но каким образом ты узнал это раньше меня?
– Чистая случайность, синьор капитан. – Но это не было случайностью: Чезаре о многом узнавал на миг раньше, чем другие.
– Да, война окончена, – прошептал Казати взволнованно. Он поднялся, подошел к своему денщику и хлопнул его рукой по плечу. – Возвращаемся домой, Чезаре. Ну, выпьем за это!
На другой день люди будут ликовать, плакать от радости и плясать на улицах, празднуя окончание войны, которая обошлась воюющим сторонам почти в девять миллионов жизней.
Глава 31
Она вышла к нему, потупив глаза, – так ее учили держаться в присутствии посторонних мужчин. Это был элегантный молодой человек в костюме отличного покроя, в шляпе из светлого фетра по самой последней моде; в руках он держал добротный чемодан из натуральной кожи. Молодой человек улыбнулся, показав ряд белых сверкающих зубов, и только тут Джузеппина узнала в нем брата.
– Ох, Чезаре, – прошептала она, и слезы побежали по ее бледному лицу, на котором отпечатались следы горя и одиночества. – Знал бы ты, сколько мы выстрадали!
– Нам многое надо забыть с тобой, – сказал, обнимая ее, Чезаре. – Лучше не вспоминать.
– Дети, Чезаре… Такая мука видеть, как они уходят один за другим… – Она плакала, уткнувшись лицом в его грудь, в эту сильную и надежную грудь своего брата, который походил теперь на синьора и, как подобает синьору, благоухал лавандой. Слезы не могли уже вернуть ей малышей, но от них стало легче.
Чезаре молча выслушал ее и сказал ту единственную фразу, которая в своей простоте могла ей помочь:
– Господь пожелал взять их к себе, Джузеппина. Теперь они вечно живут в его свете.
– Я много молилась за них, – ответила она с тяжелым вздохом. Лицо ее было еще привлекательно, но в нежной красоте его уже проявлялась смиренная грусть, точно предчувствие судьбы старой девы. – Но не стой же в дверях, – спохватилась она. – Входи же, Чезаре! Входи.
