Карен Роудз - Сердцу не прикажешь
«Моя девочка», – вновь всплыли в памяти слова Квинта.
12
– Не надо было стоять на балконе так долго, – сказал Квинт, подходя вместе с Элизабет к бару, расположенному в нише в стене гостиной. – Ты вся дрожишь.
У Элизабет язык не поворачивался возразить ему. Сама она понимала, что дрожит не только от холода. Стоя совсем рядом с Квинтом, она наблюдала, как он взял графин и добавил коньяка в оба бокала. Его движения казались Элизабет неестественно медленными, словно с того момента, как он обнял ее там, на балконе, пошел иной отсчет времени.
Квинт поставил бокалы на мраморную крышку бара и вновь обнял Элизабет. Склонив голову ему на грудь и закрыв глаза, она вслушивалась в учащенное биение его сердца. Квинт гладил спутанные ветром пряди волос. Пальто упало на пол, и он положил свои сильные руки на оголенные плечи девушки.
Приподняв голову, Элизабет замерла. Теплые губы Квинта нежно коснулись ее губ. Все поплыло у нее перед глазами.
– Милая моя, – шептал Квинт, заглядывая ей в глаза и медленно проводя по щекам кончиками пальцев. – Как я люблю тебя! – Глаза Элизабет удивленно расширились. Заметив, что она ошеломлена, Квинт недоуменно поднял брови. – А разве ты этого не знала? – Элизабет была не в силах произнести ни слова. – Наверное, нет, – ответил за нее Квинт. – Прости, дорогая. Просто в жизни я не часто влюблялся.
– И не часто оставался верен в любви, – добавила Элизабет.
– Да, – согласился Квинт после минутного раздумья. – Но ведь я обещал исправиться.
Слова Квинта вернули Элизабет с небес на грешную землю. «Ты отдашь ему свое сердце и ничего не получишь взамен», – снова подумала она. Что ж, она знала, на что шла. Как ни горька правда, Элизабет готова была принять ее. В жизни ей довелось пережить немало бед и потерь. В конце концов ни она, ни Квинт никогда не брали на себя серьезных обязательств друг перед другом.
– Я тоже люблю тебя, Квинт, – ответила она.
Мысленно Элизабет твердила себе, что одной любви в жизни мало. Что серьезное чувство не может существовать без прочной основы, которая рождается из взаимной ответственности людей. Лучше перетерпеть боль, чем впоследствии пережить душевную травму и опустошение.
Квинт стиснул Элизабет в объятьях.
– Кто сказал, что мир далек от совершенства? – торжествующе засмеялся он.
Элизабет поддалась его радостному состоянию. Конечно, она могла бы снова и снова убеждать себя в необходимости поступить разумно. Однако вряд ли таким путем она добилась бы от себя сдержанности. «Оставим благоразумие на потом, – решила она. – Пусть в этот вечер наши сердца бьются в унисон». Она потянулась губами к жадно ищущим губам Квинта, прильнула к нему всем телом.
Неожиданно Квинт напрягся и отступил назад, бессильно опустив руки. Он из всех сил сдерживает себя, поняла Элизабет. Однажды она оттолкнула его, и Квинт опасался, что она опять поведет себя таким же образом.
Заглянув в глаза Квинта, Элизабет преодолела невидимый порог, разделявший их. Эта дивная ночь наша, твоя и моя, говорил ее взгляд.
Элизабет дотянулась до ворота рубашки и расстегнула верхнюю пуговицу. Взгляд Квинта, словно язык пламени, обжег ее. Он прижал Элизабет к себе и увлек ее за собой из гостиной. И снова страстные поцелуи, неясные очертания лиц в темноте и отрывистый шепот. Все как во сне…
Они вошли в спальню, не зажигая света. За окном мерцал огнями город. В мягком полумраке комнаты Квинт раздел ее, покрывая поцелуями освобождающуюся от одежды нежную кожу. Маленький ночник горел в изголовье кровати, отбрасывая свет на уголок синей наволочки. Руки Квинта нежно скользили по телу Элизабет, медленно опуская ее на спину.
– Ты похожа на нимфу из волшебного леса, – прошептал он, улыбаясь. – У меня такое ощущение, что я попал в сказку.
Элизабет провела ладонями по мускулистым рукам Квинта, по мускулистой груди и плоскому, упругому животу. Он застонал от наслаждения и притянул ее к себе. Губами он приник к ее плечу и стал покрывать поцелуями тело, оставляя на нем пылающий след. С неведомой ей самой страстью Элизабет отдалась восхитительным ласкам.
– Дорогая! – выдохнул Квинт. – Ты богиня!
Ласки продолжались. Каждое его новое прикосновение обостряло чувственность. Нежные объятия переросли в лихорадочные движения, приближая неизбежную развязку страстной интриги.
– Прошу тебя, Элизабет…
– Да…
Квинт запечатлел на губах Элизабет пламенный поцелуй, и их тела слились. Элизабет застонала, переполненная необыкновенными ощущениями. Казалось, время для них двоих остановилось…
Устав от ласк, они погрузились в недолгое забытье, а пробудившись, вновь предались любви, раздувая утихшее было пламя страсти. Где-то после полуночи Элизабет в очередной раз вдруг открыла глаза, поняв, что улыбается во сне.
Ее ноги переплелись с ногами Квинта, который по-хозяйски прижимал ее к себе. Она лежала, не шелохнувшись, вслушиваясь в его ровное дыхание. «Пусть спит», – подумала она и, осторожно положив руку ему на грудь, провела пальцем вдоль ложбинки посередине.
– Еще, – раздался голос Квинта. – Тогда я готов буду снова терзать твое прекрасное тело.
Элизабет вздрогнула от неожиданности.
– Это что – угроза? – спросила она и, повернув Квинта на спину, распласталась сверху, положив голову ему на грудь.
– Как ты могла такое подумать? Можешь взять инициативу в свои руки, – оскорбился Квинт.
– Гм… – задумчиво пробормотала Элизабет. – Очередь твоя.
Она лениво похлопала Квинта по щеке. Он поморщился и, поймав ее руку губами, принялся медленно перебирать пальцы. Затем Квинт просунул руку под спину Элизабет, обхватил ее бедро. Над головами влюбленных вновь сгустилось безмолвие ночи. Первым его нарушил Квинт.
– О чем задумалась? Скажи, получишь пенс, – сказал он, легонько ущипнув Элизабет.
– Ты переоцениваешь мои мысли, – шутливо ответила Элизабет, лаская губами его грудь. – Во-первых, мне интересно знать, что же ты собираешься предпринять дальше… Ну, а во-вторых, я подумала о Каспере.
Элизабет показалось, что Квинт перестал дышать.
– Я не могу промолчать, Элизабет, – начал Квинт. – Как ты думаешь, каково мужчине, когда женщина, лежащая с ним в постели, ставит его на одну доску с манекеном?
По тону, которым Квинт произнес эти слова, Элизабет не могла понять, насколько он серьезен.
– Прости, Квинт. Я не хотела унизить твоих мужских достоинств, но Каспер очень много значит для меня. Настолько много, что, будь у меня возможность, я бы обязательно выкупила его.
– Что? – Квинт резко поднялся и, опершись на локоть, повернулся к Элизабет. – Ты отдаешь себе отчет в том, что ты говоришь? Какая польза будет от того, что ты возвратишь Каспера?
