Вероника Кузнецова - Горбун

— Где же обещанный кофе? — поинтересовалась я.

— Он совсем холодный, — извиняющимся голосом сказал писатель и смущённо опустил глаза на пустую чашку с остатками кофе на донышке, стоявшую в стороне от полной. — Как же долго вы беседовали! Поставить другой кофейник? Ту чашку я расплескал, а остатки допил.

— Не хочется задерживаться, — отказался горбун за меня. — Оставьте посуду на столе и едем. Выпьем кофе у турка… почти у турка. А пирожные там такие, каких Жанна ещё не видела.

— Так едем скорее! — воскликнула я, смеясь.

Ларс с ужасом взглянул на меня и, воспользовавшись тем, что горбун отвернулся, предостерегающе покачал головой. Я была поражена.

— До свидания, Ларс, — попрощался Дружинин. — Вы не забыли закрыть дверь, Жанна?

— Я не забыла, — растерянно ответила я. — Сейчас закрою.

Пока я брала сумочку, вешала её на плечо, пристраивая ремень так, чтобы не помять воротник, искала ключ и запирала дверь, я не могла освободиться от тревожного чувства, рождённого странными знаками датчанина.

— Куда вы собираетесь поехать? — спросил Ларс.

Он всё не уходил, стоял в сторонке и старался не обращать внимания на горбуна, бросающего на него косые взгляды в вежливом ожидании, когда тот наконец-то уберётся.

— Я хочу показать Жанне город, — терпеливо объяснил горбун. — До сих пор она видела только то, что рекомендуется видеть, а я покажу ей настоящий Копенгаген.

— Могу я ожидать, что мы пройдём по маршруту Иоанны Хмелевской? — с надеждой спросила я.

Я была уверена, что это имя неизвестно Дружинину, но он лишь сначала слегка нахмурился, вспоминая, а потом улыбнулся.

— Можно ли так увлекаться детективами?! — укоризненно произнёс он. — А против посещений барышнями игорных домов я решительно протестую Ипподром тоже для вас не место.

— Московский ипподром виден из моего окна, — с достоинством сказала я. — Мне давно хотелось попасть на скачки.

— Надо было приехать в Данию, чтобы осуществить свою мечту, — заметил горбун.

— Про ваш ипподром я читала у Хмелевской, а про порядки на Московском ипподроме — в наших газетах. Как вы думаете, есть разница?

— Хорошо, когда-нибудь я приглашу вас на скачки, — неопределённо пообещал он. — Был счастлив с вами уведеться, Ларс.

Горбун спешил увести меня, а мне показалось бессовестным бросать датчанина одного на веранде перед запертой дверью, тем более, что он явно напрашивался поехать с нами, пока безмолвно, но мог и заговорить.

— Если у вас есть свободное время, Ларс, может, вы поедете с нами? — спросила я.

Горбуна так и передёрнуло, но он промолчал.

— Спасибо, я как раз не знал, куда деваться, — схватился за моё предложение писатель. — Я не помешаю, Леонид?

— Нет, — сдержанно ответил горбун, что можно было понимать по-разному, а Ларс понял как прямое разрешение.

Будь я на месте Ларса, я ни за какие богатства в мире не поехала бы с горбуном, не скрывающим, насколько ему нежелательно присутствие датчанина. Даже будучи на своём месте я не решалась взглянуть ему в лицо, не без основания полагая, что оно не светится добротой и ко мне.

Дружинин, не теряя времени даром, повёл меня к машине, торжественностью процедуры дав мне повод ещё раз почувствовать себя королевой, но королевой опальной, поскольку он молчал весь путь до машины, и молчание это красноречивее всяких слов выражало его недовольство моим поступком. Предоставленный самому себе Ларс шёл за нами и обратил на себя внимание только в тот момент, когда горбун открыл дверцу, приглашая меня занять переднее сиденье рядом с собой. Мне было бы спокойнее поместиться сзади, чтобы не чувствовать на себе хмурые взгляды, но я и без того внесла неприятные коррективы в его планы, так что вызывать ещё большее его неудовольствие не хотела.

— Красивый оттенок, — сказала я, прикоснувшись к сверкающей поверхности машины.

Мужчины очень тщеславны и, как я и ожидала, на лице горбуна отразилось лёгкое удовлетворение, но Ларс всё испортил, объявив, что лично он предпочитает серебристую краску, а красный цвет его раздражает и кажется ему чуждым Европе.

Если вы думаете, что, вспомнив о животном, которого тоже раздражает красный цвет, я упомянула о нём, то ошибаетесь.

— Да, скифы мы! Да, азиаты мы! — объявила я, не надеясь на точность цитаты, но с огромным достоинством. — Я русская и очень люблю яркие цвета. Неяркие цвета я тоже люблю.

Горбуну так понравились мои слова, что он перестал смотреть на меня с непроницаемой вежливостью и даже слегка улыбнулся.

— В таком случае, ваша машина должна быть ярко-красного цвета, — высказал предположение Ларс.

— Не угадали, — ответила я и забралась на отведённое мне место.

Я редко ездила в автомобилях и знакома только с «Москвичом» и старой «Волгой», так что особо сравнивать конструкцию салона в разных типах машин не могла, но всё же должна была мысленно признать, что едва ли когда-нибудь ещё раз буду занимать такое удобное кресло, а вокруг будет так красиво и просторно.

Приглушённые выкрики на датском языке привлекли моё внимание.

— Зачем вы пугаете бедное животное, Ларс? — спросила я, видя, что небольшая пёстрая собачка поджала уши и пугливо косится на разгневанного писателя, не отказываясь, однако, от намерения проскользнуть в сад.

— Почему он её гонит? — спросила я Дружинина.

— Зачем Ирина позволяет ей приходить?! — возмущался Ларс.

— Её приручил Мартин, — объяснил горбун. — Она всегда заходила к нему и получала лакомство.

— Ей надо отдать пирожное, — сообразила я.

— Незачем её приучать! — с неожиданной резкостью возразил Ларс. Я не подозревала, что он так не любит собак.

Горбун ничего не сказал.

Сообразив, что недоброжелатель скоро уедет, собака села в сторонке и виляла хвостом, умильно поглядывая на горбуна. Едва Ларс сел в машину и захлопнул дверцу, она деловито подошла к Дружинину, подставив ухо, чтобы его почесали, и, получив привычную порцию ласки, отошла и села у живой изгороди в ожидании того славного времени, когда останется одна и никто не сможет помешать ей обследовать сад.

— Какая забавная собака! — сказала я. — Она чья-то или бродячая?

— Чья-то, — ответил горбун. — Чья, не знаю, но её часто отпускают побегать. Пристегните ремень, Жанна.

Вот уж к чему советский человек не приучен, так это пристёгивать ремень, но созданная мной видимость пристёгнутого ремня одним движением рук горбуна была превращена в действительность.

— Она принадлежит одной старой… как это? — вмешался Ларс.

— Даме, — подсказала я.