Пламя - Елена Сокол
– Может быть. – Девушка пожала плечами. Она села за стол напротив матери и искренне улыбнулась. – Возможно, я виновата перед тобой в том, что родилась заурядной и без ярко выраженных способностей и талантов. Но я все же попытаюсь осуществить свою мечту.
Это. Было. Неожиданно.
Настолько, что Любовь Андреевна, привыкшая к тому, что дочь пасует перед ней, оправдывается и плачет, просто зависла. Она смотрела на Дашу, словно не узнавая ее, и хлопала глазами, не в силах произнести ни звука.
– А как же учеба? – выдавила она наконец после паузы.
– Переведусь на вечернее. Как Саша.
– Это не одно и то же, что дневное.
– Значит, брошу универ. – Даша дернула плечами. – И поступлю в кулинарный колледж. Или не поступлю.
– Но ведь это твое бу-ду-щее! – беспомощно пробормотала женщина.
– Вот именно, – улыбнулась девушка. – Мое. – Она посмотрела на мать с сочувствием. – И я хочу прожить его сама. Ошибаясь, набивая шишки, жалея о них и каждый день перешагивая через комплексы, которыми ты наградила меня в детстве.
– Дашенька… – Ее губы затряслись, женщина выглядела оскорбленной.
– Меня больше не нужно опекать, мама. Можно просто любить. Можно переживать за меня. Можно иногда предложить помощь. Но не контролировать, не указывать и не унижать. – Даша поставила локти на стол и подперла ладонью подбородок. – Только так. По-другому у нас общаться не получится.
– Ты так изменилась, – разочарованно вздохнула Любовь Андреевна.
– Я много времени потратила, живя так, как хотела ты.
– Я тебя не узнаю. – Она покачала головой. – Ты словно не моя дочь, а кто-то другой. Мне так страшно…
Даша улыбнулась. Облегчение – вот что она ощутила, распознав очередную манипуляцию, которая должна была вызвать у нее чувство вины.
– Но ничего. Ты просто запуталась. Я тебе помогу. – Мать наклонилась через стол и погладила ее по плечу. – Перееду к тебе сюда, помогу с кафе. Деньги, опыт, да и совет взрослого человека в этом деле не будут лишними.
Даша не верила своим ушам. Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Ей пришлось собрать весь остаток сил, чтобы сказать ей главное:
– Нет.
– Тебе тут одной не справиться, – словно не услышала Любовь Андреевна. – Живешь в голых стенах, без ремонта, без мебели. Что я, совсем, что ли, бессердечная? Оставлю свою единственную дочь в таких условиях? Помогу. Со всем помогу. И квартиру обустроим, и тебя в порядок приведем, и с кафе все организую. Беру все на себя, чтобы ты смогла нормально закончить учебу, не отвлекалась на всякую…
– Нет, – повторила Даша. – Нет, мама, нет. Услышь уже, пожалуйста. Ты не будешь здесь жить. Ты не будешь руководить ремонтом или командовать в кафе. Ты не будешь диктовать мне, как жить и что делать. Максимум, где пригодится твоя помощь, – в выборе цвета обивки мебели. Из двух оттенков, если вдруг буду сомневаться. И только если я сама попрошу тебя об этом.
– Даш, я же от всей души.
– Это мое условие, мама.
– Вот так родишь, ночами не спишь, кормишь, воспитываешь, вкладываешь всю себя! – Любовь Андреевна соскочила со стула, обиженно всхлипывая. – А она потом…
– Быть родителем – это тоже не только родить и вот это все, что ты перечислила, – уже в спину ей устало бросила Даша. – Это обнять при необходимости, поцеловать и сказать, что все будет хорошо.
Можно было уже не продолжать. Не для кого. Мать сбежала, хлопнув дверью, и не вернется, пока не придумает новый план по возвращению контроля над ней. Такие люди не меняются. Могут только сделать вид, да и то на время. Привыкшие так жить, манипулировать, изливать на близких свой яд, они уже вряд ли сойдут когда-то с этих рельсов.
Слушая повисшую в квартире тишину, Даша жалела только об одном. Она действительно очень любила маму. И все еще верила, что где-то в идеальном мире та будет искренне радоваться ее успехам, хвалить, поддерживать и крепко-крепко обнимать при встрече.
Сама она будет именно такой мамой. Можно даже не сомневаться.
Посидев немного в одиночестве за столом, девушка подошла к окну. Забралась на подоконник, обняла колени и долго любовалась вечерним городом. Как ни крути, она все-таки почувствовала вину за то, что огорчила мать. Нельзя отстоять свою свободу и ничего не лишиться. Всегда чем-то платишь. Всегда сомневаешься, правильно ли в итоге поступил.
Ей не хотелось быть одной в этот момент. Нужно было поделиться с кем-нибудь своей болью или, может, своим теплом. Даша решила: а что, собственно говоря, она теряет? Всего лишь девственность? Невелико богатство. Ради ночи в объятиях красивого и сильного мужчины – такая ли уж большая плата? Она ведь не собирается в него влюбляться, мечтать и строить совместные планы. Другие ведь девушки могут так – лечь к нему в постель, зная, что после ничего не будет. Вот и Даша тоже. Все лучше, чем оставаться сегодня одной.
Она направилась в спальню Плахова, уверенная, что потом ни о чем не пожалеет. Из комнаты доносилась негромкая музыка. Даша закусила губу. Еще можно передумать. Да к черту! Девушка осторожно толкнула дверь ладонью и замерла, когда та открылась.
Никита спал на своем матрасе. Голый по пояс. На животе, уткнувшись лицом в подушку. Даша впервые видела его широкую, мускулистую спину, покрытую в области затылка и ниже грубыми рубцами и темным обезображивающими шрамами. И у нее перехватило дыхание, а по спине поползли мурашки. Плахов мог быть груб или смешил ее без остановки, но никогда он не подавал вида, что может быть уязвим, что испытывал боль.
Эти уродливые отметины на его спине рассказывали больше иных слов. Месяцы сна на животе, обработки, перевязки, большое количество обезболивающих – вот о чем они говорили. Он, не раздумывая, закрыл собой товарища, чтобы потом ни разу не пожаловаться на муки, которые пришлось переживать день за днем. В одиночку. И на страхи не восстановиться до конца и не вернуться на службу. Потерять все. Никита просто молчал об этом при посторонних. И, наверное, только сослуживцы в душевой могли видеть эти раны и понимать цену, что он заплатил. Ведь вряд ли девицы на одну ночь, заметив шрамы, осознавали глубину того, с чем пришлось соприкоснуться их обладателю.
– Анжела, выключи музыку, – с трудом переборов желание подойти и коснуться ожогов на спине Плахова, узнать, каковы эти грубые узелки и пятна на ощупь, тихо сказала Даша.
– Выключаю, моя госпожа, – также тихо
