Экстренный контакт - Энтони ЛеДонн
Я отвожу взгляд.
— И ты знаешь, что можешь сказать мне все, что угодно? Я же не могу ненавидеть тебя больше, чем уже ненавижу. — Она улыбается, и я понимаю, что она не ненавидит меня, как и я ее.
Мы просто не... не сработали вместе.
Так почему я не могу просто сказать ей?
«Эй, Кэтрин. Кажется, я забыл упомянуть. На самом деле я снова женюсь».
Слова не выходят. Потому что я не хочу причинять ей боль, но также и потому, что не хочу признавать тот факт, что у меня есть возможность причинить ей боль. Если я признаю это, то придется признать, что она тоже может причинить мне боль, что, возможно, я никогда не смогу полностью...
Кэтрин частично выходит из ванной, и у меня внезапно пересыхает в горле. Она завернута в полотенце. Только полотенце. Не очень большое полотенце.
— Тебе что-то нужно?
— Да, мне нужна помощь, — говорит она, и то, как она хмурится при этих словах, говорит мне о том, чего они ей стоили.
— С душем? — спрашиваю я.
— Успокойся, Дон Жуан. — Она поправляет полотенце, и я фиксирую свой взгляд на середине ее лба. — С повязкой. На спине. Мне кажется, там что-то не так.
— У тебя всегда были лучшие сексуальные разговоры, — говорю я, чувствуя облегчение от того, что снова могу пошутить. Это гораздо более безопасная почва.
— Ты весь день упрашивал меня дать тебе посмотреть. Хочешь получить свой шанс или нет?
— Боже, когда ты так говоришь... — бормочу я. — Куда ты дела бинты и прочее?
— В моем чемодане. С правой стороны. — Она указывает. — Я бы сама принесла, но учитывая, что это полотенце больше похоже на клочок банного коврика...
— Я принесу. — Подхожу к ее открытому чемодану и начинаю рыться в нем. Одним пальцем поднимаю очень большое и очень некрасивое нижнее белье. — Почему все твое нижнее белье бежевого цвета?
— Ну, Том, это может задеть твое самолюбие, но сотрясение мозга плюс автомобильная авария плюс бинты плюс бывший муж привели меня не в самое сексуальное состояние, когда я собирала вещи. А теперь, когда закончишь играть с моими трусиками, иди сюда.
— Господи. Не говори «трусики». И зачем ты взяла их столько? — бормочу я. В конце концов, я нахожу пакет с принадлежностями, зарытый под бежевым бельем.
Я прохожу в ванную, где она оставила дверь открытой, и вижу, что она склонилась к зеркалу, одной рукой придерживая полотенце, а другой копается в волосах.
— Кажется, шишка на голове растет.
— Может быть, потому что ты постоянно ее трогаешь, — говорю я, подходя и вываливая содержимое импровизированной аптечки на бежевую столешницу, которая, к счастью, хотя бы выглядит чистой. — Итак. Как мы это сделаем?
— Оу. — Она с ностальгией смотрит на меня в зеркало. — Ты задал тот же вопрос в нашу брачную ночь!
Я встречаю ее взгляд в отражении.
— Я помню это по-другому. Не так много разговоров.
Это заставляет ее замолчать.
На мгновение.
— Хочешь сверху или снизу? — спрашивает она.
Я моргаю.
— Прости?
— Рана находится прямо между лопатками. Я могу опустить полотенце и показать тебе переднюю часть, или поднять полотенце и показать заднюю.
Я потираю лоб.
— Ты всегда была такой?
— Обворожительной?
— Я собирался сказать «трудной», — отвечаю я.
— О. Да. Наверное. Так что выбираешь?
Я бросаю настороженный взгляд на ее едва прикрытую спину.
— Снизу. Наверное. На тебе... ну, знаешь...
Кэтрин вздергивает брови.
— Трусики? Да, хлопковые и удобные, так что твоя добродетель в безопасности.
— Перевод: «большие и бежевые»? — спрашиваю я. — И еще, есть ли какая-то причина, по которой ты не надела штаны, прежде чем позвать меня сюда?
— Конечно, есть причина. Я хотела соблазнить тебя. Разве это неочевидно? Я все это спланировала.
Не в силах больше терпеть, я, стиснув зубы, хватаю полотенце и дергаю его вверх. И издаю низкий свист.
— Горячо. Насколько они высокие? Это тебе бабушка завещала?
— Не торопись, почему бы и нет. Рассмотри все хорошенько. Конечно, если ты не справишься, могу поспорить Дина...
Я отрываю первую полоску пластыря.
— Ай!
— Мне жаль, — говорю я.
— Нет, не жаль, — ворчит Кэтрин.
На самом деле жаль, когда я вижу, с чем мы имеем дело.
— Кейтс. Это выглядит не очень хорошо.
— Ну, наверное, потому, что мне пришлось бежать через железнодорожную станцию, попасть в аварию на автобусе, пробираться сквозь снежную бурю...
Я осторожно снимаю остатки повязки и пластыря, обнажив всю рану. Я знал, что она приличного размера и требует наложения швов, но услышать описание доктора и увидеть...
Меня немного подташнивает.
«Реакция на кровь», — говорю я себе, а не потому, что помню совершенство этой спины — гладкая кожа, упругие мышцы и упрямство.
Кэтрин, в кои-то веки, хранит блаженное молчание, издавая лишь слабое шипение, когда я ватным тампоном наношу немного антибактериальной мази.
— Прости, — бормочу я, начиная очищать рану. — Больно?
— Очевидно, — говорит она усталым голосом.
Восемь ватных дисков спустя я отхожу назад, чтобы полюбоваться своей работой.
— Ладно, не думаю, что все так плохо, как мне показалось вначале. Рана все еще выглядит немного раздраженной, но швы в порядке, и нет никаких признаков инфекции, на которые медсестра сказала мне обратить внимание.
— Отлично. Рождественское чудо. — Она наклоняет голову вперед, так что длинные волосы закрывают ее лицо, не давая мне увидеть ее выражение.
— Ты в порядке? — мягко спрашиваю я, касаясь пальцем розовой и раздраженной части ее спины от медицинского пластыря.
Я сглатываю.
Я не должен быть здесь.
Делать это.
С ней.
Но сейчас я не хочу быть где-либо еще, делать что-либо еще, с кем-либо еще.
Медленно Кэтрин поднимает голову, ее темные глаза в зеркале широко раскрыты и смотрят вопросительно. Когда наши взгляды наконец встречаются, молчаливый обмен лишен едкости последних нескольких часов. И на какое-то мгновение все становится как в старые добрые времена.
Когда Кэтрин была моей женой, а также моим лучшим другом. Моим всем.
Мы оба отводим взгляд.
Кэтрин смотрит на часы и улыбается.
— Счастливого сочельника.
— Счастливого сочельника, — говорю я, доставая чистый ватный диск и начиная заново закрывать ее рану так, как показал
