Развод. Прощай, предатель - Вивиан Фокс
— Я сяду в уголочке и не буду мешать врачам, — обещаю я.
Всю ночь возле постели Сергея дежурит врач-реаниматолог с медсестрой. Я сижу на мягком кожаном кресле, которое мне прикатили откуда-то и поставили в углу. Слежу за тем, как периодически врач проверяет показатели, тихо дает команду медсестре, и та вкалывает что-то в трубку от капельницы.
Глаза слипаются и пекут. Такое ощущение, что в них насыпали песка. Но реаниматолог периодически докладывает о состоянии мужа, так что я понемногу успокаиваюсь и, по крайней мере, перестаю так сильно тревожиться о состоянии мужа.
А утром Сережа приходит в себя. И с этого момента дни смешиваются в один сплошной, который все никак не заканчивается. Я устала от больницы, постоянных визитов полиции. Сначала они допрашивают меня. Потом, когда Сергей немного окреп, переключились на него. После они докладывали, что Виолетту поймали в аэропорту при попытке улететь за границу. Она ожидает суда, на котором мы с Сергеем должны выступить свидетелями. Я не хочу, потому что мое единственное желание — это вернуться домой и забыть события последнего года, как страшный сон.
И все же нам приходится пройти все эти круги ада.
Виолетта наконец оказывается за решеткой, а в процессе суда выясняется много подробностей ее жизни. Грязных подробностей, которые теперь полоскает пресса. Все это настолько отвратительно и мерзко, что меня начинает тошнить от одного воспоминания о том, сколько гадостей я услышала и увидела.
Когда все это заканчивается, мы с Сережей остаемся дома одни. Как будто до этого момента в доме была шумная толпа гостей. А сейчас все стихло. И я не понимаю, что делать дальше. Да, за время, пока Сережа лежал в больнице, я по мере своих возможностей заботилась о нем. Мне было плевать, что было между нами раньше, и как сильно он провинился передо мной. Я просто хотела, чтобы он выжил и встал на ноги.
Сейчас, когда он практически полностью здоров, я не понимаю, что делать дальше и как себя вести. Меня одолевает странное чувство. Мы с мужем как будто стали ближе друг к другу, и в то же время будто чужие.
— Саш, может, пожарим мясо на гриле? Смотри, какой вечер, — Сережа заходит с заднего двора и кивает на открытые стеклянные двери.
— Можно, — отвечаю, продолжая нарезать салат. Делаю все медленно, как будто боюсь отвлечься. Пока я занята, мне не надо думать о том, что будет дальше.
— Ну зачем ты сама схватилась? — Сергей приближается быстрыми шагами. — Рука же еще болит.
— Нет, сегодня уже не болит.
Пару дней назад мне сняли гипс, и сейчас я учусь заново орудовать поврежденной рукой. Она уже не так болит, но пока еще немного ноет. Врач сказал, что это нормально, и может продлиться пару недель, а потом начнет понемногу отпускать.
— Давай, может, я? — Сергей становится рядом, обдавая меня ароматом своего роскошного парфюма.
— Я справлюсь, спасибо, — отвечаю, не поднимая взгляда от разделочной доски.
— Саш… — Сергей касается моей поясницы пальцами, и кожа покрывается мурашками в месте прикосновения. Поднимаю голову и сталкиваюсь взглядом с мужем. — Отложи нож.
— Но я не закончила.
Он молча вынимает нож из моей руки и кладет его на доску. Взяв меня за талию, разворачивает лицом к себе, а потом под мой тихий вскрик поднимает вверх и усаживает на кухонный островок в стороне от салата. Слегка раздвигает мои ноги и становится между ними. Наши глаза оказываются на одном уровне.
— Саш, я люблю тебя. И бесконечно благодарен за то, что ты все это время ухаживала за мной.
— Ты тоже за мной ухаживал, — напоминаю ему то время, когда он уже встал на ноги и помогал мне с простейшими делами, которые одной рукой не сделаешь.
— Это мелочи по сравнению с тем, что сделала ты. Я просто… — он вздыхает и на мгновение прикрывает глаза, а потом снова смотрит на меня. — Я тебя недостоин, Саш. Ты светлая, чистая девочка. Искренняя и настоящая. А я… во мне столько дерьма, и я боюсь тебя испачкать.
— Что ты такое говоришь?
— Саш, я убил человека. Не сам, но все же. Я заказал его.
— У тебя не было выбора.
— Саш, я отвратительный муж.
— Зачем ты говоришь мне это? — спрашиваю дрожащим голосом, уже понимая, к чему он ведет.
— Я хочу отпустить тебя.
— В каком смысле? — мое сердце пускается в галоп, когда подозрения подтверждаются.
— Нам стоит развестись. Я дам тебе имущество, деньги. Все, что попросишь. Хочу отпустить тебя, чтобы ты могла построить нормальную жизнь. С нормальным мужчиной, который будет любить тебя и ценить, потому что ты этого достойна.
— А ты разве не ценишь меня?
— Саш, ты — самый большой подарок, который мне сделала жизнь. Но я недостоин этого подарка. Я хочу соответствовать тебе, но уже настолько испачкан, что мне никогда не отмыться. И знаешь, что самое страшное? Я не жалею об убийстве Добрынина. Эта сволочь столько жизней загубила, что я просто избавил мир от подонка. Но это неправильно. Все это неправильно.
— А мы?
— А что мы?
— Мы — это правильно? Как ты чувствуешь?
— Мы — это самое правильное в моей жизни, Саш.
Подняв руку, провожу по щеке мужа. Если еще двадцать минут назад я сомневалась, как жить дальше, и чего я хочу, то сейчас все сомнения улетучились. Сергей сполна заплатил за то, что обижал меня. Еще в тот момент, когда прикрыл собой от пули.
— Что, если я скажу тебе, что люблю и хочу попытаться наладить то, что между нами происходит?
В глазах Сергея появляется блеск надежды, а на губах — улыбка.
— Правда?
— Да, — шепчу я, немного подаваясь вперед и сближая наши лица. — И я хочу ребенка от тебя.
— Готов заняться этим прямо сейчас, — улыбается он. — Я люблю тебя, Саш.
— И я люблю тебя, — успеваю ответить как раз перед тем, как губы мужа накрывают мои.
Глава 45
Знакомый вкус врывается в мой рот, и глаза сами собой закрываются. Я закидываю руки на плечи мужа и обнимаю его за шею, когда Сергей углубляет поцелуй. Сначала он нежный, неторопливый, но потом переходит в какой-то остервенелый, жадный.
— Я так соскучился, — бормочет Сережа мне в губы. — Умирал без тебя каждый день.
— Я рядом. Я здесь, — отвечаю, задыхаясь.
Горячие ладони накрывают мою грудь и легонько сжимают. Тонкая трикотажная ткань спортивной толстовки еще сильнее раздражает нежную кожу. Трется об обнаженные соски, заставляя их твердеть
