Тяжелая корона (ЛП) - Ларк Софи

Я делаю шаг к Елене. Она выглядит взволнованной. Что тоже правильно, она должна нервничать.

Даже истощенная, оправляющаяся от пули в плечо и запертая в этом подвале на несколько дней, Елена настолько красива, что на нее больно смотреть. Ее серебристые волосы свободно спадают на спину, спутанные, но все еще красивые. Она бледнее, чем когда-либо, с бетонной пылью, размазанной по ее коже, и темными кругами под глазами. Это только подчеркивает, насколько чистая и сияющая на самом деле ее кожа под слоем грязи. Ее глаза кажутся больше, чем когда-либо из-под прямых темных бровей, а полные губы слегка дрожат.

На ней пижама, которую Грета принесла, из мягкого хлопка с пуговицами спереди.

— Сними это, — рявкаю я.

Настороженно наблюдая за мной, Елена начинает расстегивать пуговицы. Она возится с первыми несколькими, потому что у нее дрожат пальцы. Но ей удается расстегнуть все, и она выскальзывает из верхней части, затем из нижней.

Теперь она стоит в одном лифчике и трусиках, демонстрируя то тело, за обладание которым мужчины сражались бы и умерли. Сильное, высокое и непокорное тело, которое в данный момент полностью под моим контролем.

С той минуты, как я встретил ее, я думал, что она похожа на принцессу-воительницу.

Что ж, теперь она захвачена варваром. Теперь она принадлежит мне.

Я забрал ее. Я женился на ней. И теперь она принадлежит мне.

Она говорит, что любит меня?

Что ж, она, блять, может это доказать.

— Встань у стены, — приказываю я.

Я вижу дрожь в горле Елены, когда она тяжело сглатывает. Тем не менее, она повинуется мне, отходя от матраса и прижимаясь спиной к холодной бетонной стене.

Я поднимаю кандалы с пола, где они лежали с тех пор, как я снял с нее их.

Я снова застегиваю их вокруг ее запястий и лодыжек. Они закрываются с металлическим щелчком. Я вижу маленькие мурашки, покрывающие ее руки, от холода или от нервов. Я туго затягиваю цепи, так что она привязана к стене, ее лодыжки разведены в стороны, а руки могут двигаться только на несколько дюймов.

Я вижу, как у нее на горле подскакивает пульс. Я слышу ее учащенное дыхание, хотя она пытается вести себя тихо. Я даже чувствую резкий вкус ее адреналина, смешанный с соблазнительным натуральным ароматом ее кожи.

Она боится, и это именно то, чего я хочу от нее. Я хочу, чтобы она почувствовала хотя бы малую часть тех страданий, которые я испытал за последние несколько дней. Мне нужно знать, действительно ли она хочет отдаться мне, или она сломается под давлением.

Итак, я достаю нож из кармана и открываю лезвие.

Елена смотрит на острое, как бритва, лезвие, когда я подношу нож к ее ребрам. Она не уклоняется. Она остается совершенно неподвижной, стиснув челюсти.

Я наклоняюсь и касаюсь губами ее уха.

— Я собираюсь довести тебя до предела, Елена, — говорю я ей. — В любой момент, когда захочешь, ты можешь сказать мне остановиться. Я остановлюсь и уйду. Но если ты хочешь, чтобы я остался… если ты хочешь быть моей… на этот раз будет не так просто. Я хочу ВСЮ тебя. Я хочу каждую твою гребаную частичку. Телом и душой ты принадлежишь мне. Я хочу, чтобы ты была обнаженной, уязвимой и желающей. Я хочу знать, что на этот раз ты ничего от меня не скрываешь. Ты понимаешь?

Она медленно кивает, ее глаза широко раскрыты и не моргают.

Она действительно не понимает.

Но она поймет достаточно скоро.

Одним быстрым взмахом ножа я разрезаю ленту ее бюстгальтера без бретелек. Бюстгальтер спадает с ее тела, обнажая эту мягкую, полную грудь. В тот момент, когда они оказываются на холодном воздухе камеры, ее соски твердеют и слегка поднимаются вверх, как будто приглашая меня взять один из них в рот.

Я возьму. Но пока нет…

Вместо этого я разрезаю и ее остальное, срывая остатки трусиков с ее бедер. Теперь ее узкая маленькая киска обнажена, губы слегка приоткрыты, потому что ее лодыжки прикованы к стене на расстоянии двух футов друг от друга. Она не может сомкнуть ноги. Она вообще едва может двигаться.

Невероятно эротично держать ее прикованной, полностью в моей власти. Еще более эротично видеть выражение решимости в ее яростно прищуренных глазах.

Она думает, что справится с этим вызовом.

Я думаю, что собираюсь сломать ее.

Скоро мы узнаем, кто прав.

Грубо я ощупываю ее обнаженную грудь руками. Я прижимаю ее к стене весом своего тела. Я сильно сжимаю ее соски, пока она не начинает задыхаться, и рычу ей в ухо:

— Это больно? Ты хочешь, чтобы я остановился?

— Нет! — говорит она, ее упрямство встречается с моим.

Я достаю прищепки из кармана. Я открываю одну, затем позволяю ей сомкнуться вокруг ее левого соска. Елена резко втягивает воздух, но не кричит. Я вижу, как сжимаются ее кулаки, прикованные цепями к стене по бокам от нее.

Ее сосок меняет свой обычный светло-коричневый цвет на темно-розовый, того же оттенка, что и ее губы. Я зажимаю другой деревянной прищепкой ее правый сосок.

Давление постоянное и безжалостное. Ее соски темнеют с каждой минутой, и я знаю, что они, должно быть, болят. Елена не жалуется. Когда я целую ее, она целует меня в ответ с удвоенной силой. Когда я наклоняюсь, чтобы провести пальцами между этими слегка приоткрытыми губками киски, я чувствую, что она скользкая и влажная.

Так, так, так. Либо моя невеста скучала по мне, либо она находит свой собственный катарсис в грубом обращении.

Я провожу пальцами взад и вперед по ее клитору, используя ее влажность в качестве смазки. Я чувствую, как ее клитор начинает набухать и напрягаться, точно так же, как ее соски. Елена пытается потереться о мою руку, насколько это возможно в ее стесненном положении.

Она стонет и трется об меня, пытаясь использовать удовольствие, чтобы отвлечься от ноющей боли в груди.

Я продолжаю тереть ее киску, увеличивая темп и давление, пока на ее щеках не появляется розовый румянец, а дыхание не учащается, и я знаю, что она начинает приближаться к оргазму. Затем я убираю руку и отхожу от нее.

Елена издает стон разочарования. Она хочет, чтобы я продолжал прикасаться к ней. Она очень этого хочет. Но я только начинаю.

Теперь ее соски сильно покраснели. Медленно, до боли, я нажимаю на пружину, чтобы ослабить хватку прищепки на ее левой груди. Как только я снимаю ее, я обхватываю ртом ее пухлый, набухший сосок и посасываю.

Шум, который издает Елена, не похож ни на что, что я слышал от нее раньше. Это глубокий стон: отчасти от боли, отчасти от изысканного облегчения. Я успокаиваю ее воспаленный сосок и стимулирую его, пока он чувствителен и налит.

Я знаю, она до смерти хочет, чтобы я сделал тоже самое на другой стороне, но я заставляю ее ждать. Я дергаю за прищепку, не снимая ее. Елена выгибает спину, закрыв глаза, тихо поскуливая.

Наконец я снимаю прищепку и беру в рот ее правый сосок, наслаждаясь тем, каким набухшим и горячим он стал, и как Елена извивается у стены, едва способная справиться с интенсивной стимуляцией от того, что я посасываю ее нежную грудь.

Снова выпрямляясь, я расстегиваю молнию на брюках. Мой член высвобождается, твердый как камень и пульсирующий. Я прижимаю головку к ее входу и смотрю на ее лицо, когда засовываю его внутрь. Елена стонет и сильно кусает меня за плечо. Она кусает меня так сильно, что чуть не пускает кровь.

Мне похуй. Единственное ощущение, которое я могу испытывать, это то, что мой член полностью проникает в ее тугую, теплую куску. Хотя прошло меньше недели с тех пор, как я трахал ее в последний раз, такое ощущение, что прошло сто лет. Моя тоска по ней, моя одержимость ею, все это возвращается с ревом, сильнее, чем когда-либо. Я вонзаюсь в нее все сильнее и сильнее, и этого недостаточно, я хочу большего. Я безжалостно трахаю ее у этой стены, прижимая все ее тело к бетону.

Грубый цемент, вероятно, царапает ей спину. Мне все равно.

В этот момент я хочу, чтобы Елена испытывала все ощущения до предела, как и я. Чего бы это ни стоило, я должен заставить ее понять, как она подвергает меня уничтожению каждый раз, когда я вижу ее, как моя связь с ней болезненна и мучительна, как она причиняет мне боль хуже, чем мое колено, хуже, чем потеря матери, хуже, чем все, что случалось со мной в жизни. И все равно она мне чертовски нужна. Я не могу остановить это, не могу выключить.