До последнего вздоха - Алиса Ковалевская
— И что это? – ожидать от него можно было чего угодно. Если он решил навесить на меня новые побрякушки – не лучшее время.
— Камни, — ответил, развязав шёлковую ленту.
Крепко взяв мою кисть, перевернул ладонью вверх.
— И нахрена мне твои… — договорить я не успела.
Один за другим на ладонь вывалились четыре камешка. Большой, поменьше – чёрный, с крапинками, маленький круглый и… Взгляд вновь метнулся к лицу мужа в момент, когда он зажал мои пальцы. Поверх них – свои, пряча все четыре.
— За тебя и детей я разорву любого, Стэлла, — очень тихо сказал он, глядя мне прямо в душу. Сверкающие за окном молнии были ничем по сравнению с теми, что блестели в радужке его глаз, оттеняя черноту зрачков. Мне стало страшно. От его взгляда, от мрачной решимости и от знания – так и будет.
— Всё, что я делаю, Стэлла, я делаю не просто так. Если я буду понимать, что ради вашей безопасности и вашего будущего мне нужно утопить мир в крови, я сделаю и это. Если нужно будет поднять на воздух города – они поднимутся. Если единственным способом защитить вас будет перерезать себе глотку, я колебаться не стану. Захлебнусь кровью, но вы, чёрт подери, будете в безопасности. Запомни.
Сглотнув, я вытянула руку. Раскрыла. Четыре камня лежали вплотную друг к другу, сбившись в единое целое. Круглый было ещё хоть как-то видно между двумя большими, Горошина притаилась в самом низу. Если не знать, так и не заметишь.
— Какие ещё дети? – высыпала камни на стол. – Вообще не понимаю, о чём ты. У нас одна дочь, Алекс. А после всего этого… — выговорила с яростью, на секунду поверив в то, что говорю, — даже речи не может быть о том, чтобы были другие. Прекрати прикрываться мной и Надией, Алекс.
Он собрал камни обратно в мешок и убрал в карман.
— Твои фантазии граничат с бредом, — фыркнула я.
Алекс снисходительно усмехнулся. Подошёл к столешнице и, взвесив в руке глиняную бутылку, откупорил. Сделал глоток из горла и поставил на стол.
— Для того, чтобы ты и дети были в безопасности, я пойду на всё, — повторил он.
Я стиснула зубы. Хоть криком кричи, не пробиться. Его самоуверенность и раньше не знала предела. Сейчас так подавно.
— Главная опасность для меня – ты, — холодно сказала я. Надеялась, что холодно. — Ты считаешь…
Он схватил меня за горловину свитера, и я мигом осеклась.
Рванул и, не успела я вдохнуть, смял поцелуем рот. Пальцы его запутались в моих волосах, жадные губы терзали мои.
— Наконец-то никаких чёртовых камер, — просипел он, целуя меня глубоко, беспощадно.
Вспышка, одна, другая. За окном, внутри меня. Изучая языком, он гладил мою шею, глухо урчал и всё сильнее вдавливался бёдрами. В его поцелуи был вкус горького… нет, не шоколада – настойки с пряными травами. Проникший в меня запах сандала опьянил. Прижав к краю стола, Алекс вынудил меня запрокинуть голову. Сдавил шею и посмотрел в глаза.
— Ёб твою мать, — прорычал и стал целовать ещё яростнее. Дыханием по губам, по щекам, колючей щетиной по коже. Я не хотела чувствовать то, что чувствую. Но противиться не могла. Разум был слабым звеном. Тело откликалось на близость Алекса дрожью, тянущим чувством внизу живота. Между ног стало тепло и щекотно. Сердце, душа: всё было против меня, против разумного во мне. Алекс задрал свитер и накрыл грудь, жадно, нетерпеливо смял, зажал сосок и покрутил, то ли скалясь, то ли рыча. Голодный взгляд на меня, его губы, руки…
По телу моему прокатилась горячая волна, мощный разряд возбуждения. Надо было послать этого ублюдка к чёрту. Не послала – обхватила его за шею, сжала волосы и притянула к себе, отвечая на ненормальный, голодный поцелуй с таким же голодом. До крови кусала его губы и, чувствуя солоновато-металлический вкус, дурела сильнее.
Подхватив за бёдра, он посадил меня на стол. Стянул свитер и впился в ямочку между шеей и плечом. Кусал, ласкал языком и снова кусал. Метил меня, хотя я уже давно сплошь была покрыта его невидимыми метками. Сколько на мне появится их ещё? Следов от его пальцев, его губ и тех, которые не увидеть взглядом? Пятна засосов цвета переспелой рябины и следы дыхания в каждой клетке, следы принадлежности женщины мужчине.
— М-м-м, — запрокинула голову, добровольно соглашаясь быть клеймёной им. Возмущённый нашей откровенностью дождь забил в окно с такой злостью, что ещё немного, и вышиб бы нахрен стекло.
— Град, — усмехнулся Алекс мне в шею и мелкими укусами добрался до скулы. Вниз по бьющейся вене.
— Град… — эхом повторила за ним, ногтями царапая шею. Что было сил рванула ворот его рубашки. Две верхние пуговицы кое-как поддались, и я поцеловала Алекса в ключицы. Вдох, его запах внутри меня.
— Не прощу тебя, — сипела, как безумная, целуя его грудь, гладя и перебирая колечки шелковых волос. – Никогда не прощу.
Тело ныло, осатаневшая от агонии любовь металась бешеным зверем, почуяв шанс на жизнь, на свободу. Живот Алекса был твёрдым. Прошлась ногтями, не переставая целовать, ласкать. Прихватила зубами плоский сосок, лизнула, лихорадочно расстёгивая пуговицу за пуговицей. Дёрнула рубашку в стороны опустилась ладонями по напряжённому животу, по окаменевшим рельефным мышцам. Его пах был напряжённым, твёрдым. Провела по выпирающему бугру ширинки и застонала. Рывком расстегнула ремень. Алекс крепко перехватил мои руки, сдавил и грубо подтянул к себе.
— Простишь, — бескомпромиссно. Чёрное серебро под кожу, в самое сердце. Свинец пули ничто по сравнению с его взглядом. Оттолкнув, он швырнул меня на стол. Сам расстегнул джинсы, сдёрнул с меня лосины, трусики.
— Ты принадлежишь мне, Стэлла, — жёстко развёл в стороны колени, с нажимом провёл по бёдрам и подался вперёд.
Я выгнулась в спине, вскрикнула, упала на стол. Алекс растягивал меня
