Обещания и Гранаты (ЛП) - Миллер Сав Р.

— Тебе не повезло, — шепчу я, боясь разрушить пузырь, который образовался вокруг нас, мое сердце бьется так быстро, что меня тошнит.

Сжимая пальцами мои волосы у корней, он выдыхает, прохладное мятное дыхание стекает по моему подбородку. — Прямо сейчас я определенно себя так не чувствую.

***

Невменяемость.

Должно быть, это то, что заставляет меня возвращаться в Пылающую Колесницу, как будто у меня и так было недостаточно проблем.

Но любопытство — это бешеная сука, когда дело касается меня, и я нахожусь на задании отыскать девушку с того дня и выяснить, кто она для Кэла.

Если это она его предала.

Вышибала снаружи окидывает меня беглым взглядом, когда я вылезаю с заднего сиденья машины Кэла, и складывает массивные руки на груди. Нижняя половина татуировки якоря выглядывает из-под рукава его рубашки, а его глаза самого кристально чистого голубого цвета, который я когда-либо видела.

Секунду я тупо стою там, теряясь в их прозрачности.

Он прочищает горло, машет ладонью перед моим лицом.

— Извини, несовершеннолетним вход воспрещен. Dunkin’ Donats — там.

Сбитая с толку, я оглядываюсь через плечо, чтобы посмотреть, не подошел ли кто-нибудь сзади меня. Мимо проходит женщина в цветастом платье макси, болтая по мобильному телефону о каком-то голливудском скандале, но в остальном на этой части тротуара больше никого нет.

Я снова оглядываюсь на вышибалу, убирая волосы с плеча.

— Эм, нет, я не ищу Dunkin’ Donats. Я надеялась, что смогу подождать внутри, в баре? Я… пытаюсь найти кое-кого, и надеюсь, что он появится, если я буду здесь достаточно долго.

— Это бродяжничество, и это строго запрещено.

Его резкий, пренебрежительный тон заставляет меня ощетиниться.

— На самом деле это не бродяжничество, потому что я только что сказала о своей явной цели — поболтаться поблизости.

Мужчина смотрит на меня и пожимает плечами.

— Ты входишь в бар и не заказываешь выпивку, это бродяжничество, согласно деловой политике.

— Хорошо, тогда я закажу выпивку.

Он фыркает, но почему-то его лицо остается неподвижным.

— Милая, если ты думаешь, что я поверю, что тебе больше двадцати одного, ты намного глупее, чем кажется в этом коротком платьице, которое на тебе.

Огонь проникает в мою душу, когда он бросает свое оскорбление, и я поднимаю руку, завязывая волосы в низкий узел на затылке.

— Платье остается коротким, так чтобы у меня было свободное пространство для этого.

Моя нога вскидывается, тело работает быстрее головы, целясь в его промежность. Но потом кто-то хватает меня за локоть и дергает прочь, поворачивая так, что я оказываюсь лицом к улице. Я замираю, когда меня хватают, страх так внезапно пронзает изнутри, что я чуть не сгибаюсь пополам от того, как он охватывает меня.

— Эй, эй, что, черт возьми, здесь происходит? — спрашивает смутно знакомый британский акцент, руки покидают мой локоть почти так же быстро, как и появляются, как будто прикосновение ко мне обжигает его. Я поднимаю глаза, замечая густую темную бороду и кожаную куртку, и облегченно вздыхаю, когда понимаю, что это тот самый мужчина из бэк-офиса на днях.

Вульф что-то такое. Друг или компаньон Кэла, совладелец бара.

Отпрянув от его прикосновения, я скрещиваю руки на груди и наклоняюсь в сторону, стреляя кинжалами в вышибалу.

— Что происходит, так это то, что меня оскорбляет ваш сотрудник, который отказывается впускать меня внутрь, потому что считает, что я вредна для бизнеса.

— У нас и так достаточно проблем с тем, чтобы держать сброд подальше, — говорит вышибала своему боссу, пожимая плечами. — Просто пытаюсь поддерживать порядок в баре, пока у нас все еще не хватает персонала.

Друг Кэла хмурится, поворачивая голову так, что копна темно-каштановых кудрей на макушке падает ему на глаза.

— Блу, у тебя есть привычка приставать к потенциальным платежеспособным клиентам?

Джонас Вулф, так его звали.

— Я не приставал к ней, я был…

Проводя рукой по лицу, Джонас вздыхает, глядя на меня.

— Может быть, тебе стоит уделить немного больше внимания тому, кого ты держишь подальше от бара, прежде чем оскорблять чей-то интеллект. Знаешь, что сделал бы доктор Андерсон, если бы узнал, что ты назвал его жену глупой и намекнул, что она шлюха?

Вышибала — очевидно, Блу — смотрит на меня, теперь более внимательно изучая. Он слишком долго задерживается на моих ногах, но ловит мой пристальный взгляд, прежде чем я успеваю испугаться.

Я не получаю тревожных вибраций от этого парня — никакая часть моей девичьей интуиции не говорит мне бежать или держаться подальше, как это было с Винсентом. Блу просто кажется придурком.

— Его жена? — Джонас кивает, и Блу надувает щеки, медленно выдыхая. — Она немного молода для него, тебе не кажется?

— Никто не спрашивал, что ты думаешь, — огрызаюсь я, но Джонас поднимает руку, как бы призывая меня замолчать.

Этот жест бесит меня еще больше.

— Я убью вас обоих, — говорю я тихим голосом, ворча в основном про себя, когда представляю кровавый конец для них двоих.

Образ мелькает в моем мозгу прежде, чем я успеваю его обдумать; насилие, окрашенное в багровый цвет по всей комнате, их искалеченные тела, разбросанные в беспорядке, ожидающие, когда кто-нибудь придет и уберет их.

Смаргивая, я прижимаю руку к животу, пытаясь не обращать внимания на жар, скручивающийся там. Я даже не знаю этих людей, и все же я здесь, воображая себя их палачом?

Джонас смеется, звук громкий и пугающий по сравнению со спокойной, сдержанной натурой моего мужа.

— Тебе не следует угрожать убийцам, любовь моя. Они относятся к этому слишком серьезно.

Раздражаясь с каждой секундой все больше, я кладу руки на бедра и приподнимаю бровь, глядя на двух мужчин.

— Ну, мы прояснили, что мое положение здесь. Могу я теперь войти?

— К сожалению, нет, хотя это, конечно, не имеет никакого отношения к тому, как ты одета. — В отличие от своего сотрудника, Джонас даже не смотрит на мой наряд, вместо этого сосредотачиваясь на месте за моей головой, как будто он кого-то ищет. — У тебя на лице написано невезение.

— Не правда!

Он кивает, игнорируя меня, и хватает меня за локоть, начиная уходить по улице прочь от бара.

— Ты знаешь. Дело вот в чем… непорочность в твоем присутствии; плохое дерьмо просто стекается к тебе, не так ли, догорая?

— Перестань называть меня так.

— Вы права, Андерсону, вероятно, это тоже не очень понравилось бы. — Его длинные ноги съедают тротуар, и хотя по большинству стандартов я не маленькая, мне приходится практически бежать, чтобы не отстать. — Он довольно привязан к тебе, а? Как будто тебе наконец удалось засунуть палку ему в задницу.

Мой нос морщится, мое тело отвергает это чувство.

— Я ничего не делала.

— Не думаю, что тебе придется что-то делать. Парень был по-настоящему одержим тобой целую вечность. — Он смотрит на меня сверху вниз, когда мы сворачиваем за угол, и в конце улицы появляется — Dunkin’ Donats. — Ну, не вечность. Это довольно недавнее событие, но, боже мой, как сильно оно его задело.

Слова Джонаса заставляют мое лицо вспыхнуть, и когда мы останавливаемся прямо перед дверями кафе пончиков, он отпускает мою руку, поворачиваясь ко мне лицом.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — говорю я, пожимая плечами, не желая, чтобы он знал, как его заявление сжимает мое горло. Я скрещиваю руки на груди, на случай, если мое сердце бьется так сильно, что он может это увидеть.

— Технически говоря, он мог жениться на ком угодно, — говорит он. — Но он выбрал тебя.

— Его шантажировали. Нас обоих.

Выражение мрачного веселья пробегает по лицу Джонаса, и он улыбается, обнажая два ряда ярких, неестественно белых зубов.

Он напоминает мне своего тезку (п.п. Джонас Вульф (Jonas Wolfe) — он англ. Wolf волк), смотрящего на меня сверху вниз, как волк, который только что поймал свой обед и так и не научился не играть со своей едой.