Отдай, детка! Ты же старшая! (СИ) - Козырь Фаина

На третьем этаже возле окна в свете неяркого декабрьского солнца самозабвенно целовались двое… Высокий мужчина и светловолосая хрупкая девушка. Они никого не замечали вокруг, и лишь тихие вздохи и шуршание курток нарушали звонкую тишину, потому что и Горянова обмерла, увидев их, и забыла сделать шаг. Она резко закрыла свой рот рукой, изо всех сил пытаясь сдержать страшный крик, и, повернувшись, на цыпочках стала спускаться назад, туда, где холодный морозный воздух все делал таким ясным и понятным.

Тяжело дыша, она выскочила из подъезда и быстрым шагом пошла прочь.

— Дарина! — голос отца прорезал пространство.

Он, оказывается, встречал ее у арки и совсем не понимал, почему дочка оказалась позади него. Потерянное Даринкино лицо все сказало ему, и он побежал к ней отчаянно, изо всех сил, как когда — то в детстве, когда она упала с высокий качелей:

— Девочка моя, — с силой прижал он ее к себе, уже понимая, что опоздал, — пусть их, шалав! Слышишь? Забудь! Не стоят они твоего мизинца! Доченька! Слышишь? Не стоят!

Александр Айгирович, кадровый военный, не раз бывавший в горячих точках, никогда не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас…

Но Даринка уже пришла в себя. Она отстранилась от отца и спокойно спросила:

— Давно они?

— С ночи.

— Ну, вот и поговорили… Я пойду, пап. Не рассказывай им, не надо. Дело — то житейское… Я сама разберусь.

— Может… — Александр Айгирович замолчал.

— Не может… Спасибо, папа, — и она снова прижалась к нему, чтобы поцеловать его в небритую щеку.

А потом пошла на работу, привыкая к новым ощущениям, которые рождаются в душе, когда тебе со всей силы дали под дых.

Как дошла до работы, как сбила каблук, Даринка помнила смутно. Дошла — и слава Богу! Спокойно поднялась по ступенькам. Зашла к Савелову и даже улыбнулась, отвечая на его вопрос, всё ли в порядке:

— Все живы, Роман Владимирович.

А дальше… Дальше на работе нужно было держать лицо. Самое удивительное, что это было совсем не трудно: на Даринку опустилось какое — то странное отупение, такое, когда ничего не чувствуешь. Ни — че — го! Она села за стол, старясь производить как можно меньше шума (очень разболелась голова), кликнула мышкой, открывая наугад первый попавшийся файл. И, кажется, что — то начала печатать. Даринкины пальцы ровно застучали по клавиатуре. Тук, тук — тук, тук, тук — тук, тук… Горянова не сразу поняла, как и когда это произошло, но ровный мерный стук, издаваемый ее руками, вдруг показался ей настоящей музыкой, в прошлом модной и очень знакомой. Она стала вслушиваться в ритмы, подпевая, вернее, не подпевая, а пока только мыча, потому что ей никак не удавалось, что называется, «поймать» мелодию. Она раз за разом повторяла ритм и так же методично пыталась узнать за ним мотив.

— Мммм, эммм, уо, ммм, — доносилось из ее рта нечленораздельное полумычание, сопровождаемое покачиванием головой в такт.

А маленькая компьютерная клавиатура превратилась в самую настоящую барабанную установку. Тук, тук — тук, тук, тук — тук, тук… Звук постепенно нарастал, и вдруг Даринка поняла, что кроется за этим тук — тук. Тут же в памяти всплыли слова, и она, невероятно довольная, что угадала-таки, подыгрывая себе аккомпанементом из маленьких клавиш, фальшиво запела еле слышно, почти про себя:

— Районы, кварталы, эммммм массивы, я ухожу, ухожу красиво.

Эта строчка продолжала крутиться в голове, принося странное умиротворение.

— Районы, кварталы, эммммм массивы, я ухожу, ухожу красиво.

Сколько раз она повторила ее, Горянова не считала, да и зачем? Тук, тук — тук, тук, тук — тук, тук… Красиво!

Савелову, еще не привыкшему к переменам и все еще чутко воспринимавшему каждый шорох, надоело слушать Даринкино мычание, еще полчаса назад его забавлявшее, а сейчас резко бившее по усталой голове.

— Чертов Альбертик, Джеймс Бонд херов! Установил прослушку, мать его! — в сердцах кинул он и поднялся из — за стола, чтобы воочию посмотреть, чем там Горянова занимается.

Со стороны все было нормально: ну, развлекается девочка, что ж, имеет право, такой проект отхватила, пусть пошалит.

— Горянова, ты что, ди-джеем заделалась? — хмыкнул он, — так, боюсь тебя расстроить, у тебя для этого ни слуха, ни голоса, народ сбежит.

Даринка оторвалась от клавиатуры, подняла на него взгляд и снова опустила, ничего не ответив.

— Горянова?

— Красиво! Ммм! — ответила ему Даринка, вдруг резко вставая и делая шаг от стола, а потом почему — то снова дергано возвращаясь обратно, резко садясь и пододвигая к себе клавиатуру. — Ммммм, красиво!

А потом, уже изумляя всех, кто был в офисе, Горянова снова встала, что — то сумбурно ища в бумагах, путаясь в листах, обычно ровным, упорядоченным строем лежавших на ее всегда идеальном столе.

Савелов наблюдал эту картину с явным изумлением и не знал, как реагировать и уже хотел сказать что — то едкое, язвительное и пошлое, как вдруг, весь напрягся, свел брови и очень громко крикнул:

— Горянова! Кончай придуриваться!

Но Даринка снова села и продолжала ритмично печатать, покачивая в такт своеобразной музыки головой.

Савелов, ничего не понимая, пошел к девушке и, выхватив чей — то стул, прикатил его, садясь напротив.

— Горянова! — напряженно позвал он, стараясь поймать ее взгляд.

Но Дарина, методично стуча по клавишам, совсем его не замечала, лишь спустя несколько минут, сбившись с ритма, мазнула по его лицу неживым взглядом.

— А! — выдохнул испуганно Савелов. — Завирко! Звони в скорую! Шапутко набери Станислава Саввича! Маркелов, сюда, быстро, Леша, ты тоже помоги! Резенская — в аптеку за успокоительным! — а сам протянул руки, попытавшись перехватить Даринкины пальцы, с остервенением стучавшие по клавиатуре.

Но у него ничего не получилось. Ловкие пальцы, скользя, вырывались, чтобы продолжить своем невыносимое «тук — тук».

Савелов уже перепугался не на шутку. Вскочил, обходя стол, и, схватив кресло за круглую спинку, откатил его от стола вместе с Горяновой, крутанув на себя. Даринка замерла, но руки все — также дергано искали успокоительный ритм.

— Дариночка! — ласково позвал ее Савелов, присаживаясь перед ней на корточки и обхватывая кресло двумя руками, беря девушку в полукруг. — Деточка, что с тобой? Ответь мне! Что у тебя случилось?

Но Горянова не отвечала, лишь нервно посматривала по сторонам и периодически пыталась привстать с кресла, где сильные Савеловские руки держали оборону. Роман Владимирович резко встал, и за ним как — то сразу потянулась и Горянова, оттолкнувшись от кресла всем телом. Она попыталась отойти от мужчины, но тот не дал, с усилием притянув ее в свои крепкие объятия и сцепив в замок руки у нее за спиной так, чтобы она не могла ни шагу ступить, ни дернуться. Он обернулся на все еще стоящих в растерянности коллег и рявкнул, мгновенно краснея от бешенства:

— Завирко! Какого хера ты стоишь? В скорую звони! И какого, мать вашу, все застыли? Выполнять, что я сказал! Быстро!

— Красиво! — вдруг шепнула Горянова Савелову в грудь, снова пытаясь отодрать от себя сильные руки, и он мгновенно переключил все свое внимание на девушку. — Дарина! Дарин! Посмотри на меня, Дарин! — Роман Владимирович пытался не дать ей вывернуться, но она опять рвалась из объятий, шепотом повторяя ставшее страшным слово «красиво». — Дарина! Дарина! Послушай меня, Дарина! — Роман Владимирович пытался удержать ее за плечи, когда она сломала замок из его рук, пряча куда — то пустой взгляд, повторяя, как заклинание:

— Красиво!

— Да где же все? Маркелов, говнюк, помоги, удержать ее!

— Чего удержать? — растерянный Маркелов уже стоял рядом, не зная, что делать.

— Да что ж за долбоебы все собрались! — выплюнул презрительно Савелов. — Неужели не видите, что у нее срыв! Истерика, паника, я не знаю, что!

И тут Завирко, наконец, отмерла и кинулась дрожащими руками доставать телефон из сумки, Лешка, отодвинул Маркелова и тоже подошел к Даринке, осторожно прикасаясь к спине.