Отдай, детка! Ты же старшая! (СИ) - Козырь Фаина

Он губами сократил расстояние между ними, впиваясь в ее рот страстно и требовательно, прижимая ее к себе, стараясь максимально раствориться в ней. Он целовал ее безудержно, и Горянова также отвечала ему, совершенно не испытывая стыда и мук совести. Ведь она знала, что продолжения не будет… Его руки скользили по ее телу, рождая сладкую дрожь..

Разгоряченный, тяжело дышащий, он, наконец, оторвался от нее и теперь старался что — то судорожно разглядеть у нее на лице.

— Почему? — спросил он, все еще не выровняв дыхание.

— Что? — не поняла Даринка.

— Почему ты не моя?

Горянова нервно хмыкнула, не желая отвечать, но он требовательно повторил, чуть тряхнув ее:

— Почему ты не со мной, Дарина?

— Тебе не понравится мой ответ, Альгис…

— И все же…

— Помнишь, как мы познакомились? — осторожно спросила Горянова, смотря ему прямо в глаза.

— Такое не забывается, — улыбнулся Истомин.

— Тогда я повторюсь: просто ты мне не по зубам, Альгис! Преследование, азарт, манипулирование и бурный секс на полу — это все не ко мне. Мне же нужно будет все время тебе соответствовать, так ведь? Ходить с тобой к нужным людям, врать, говоря комплименты мерзким подлецам, а все это вот у меня где. А ты охотник по сути. И будешь в вечном бою. И все бабы всенепременно будут это чувствовать и вешаться на тебя… Да не это главное…

Истомин недоумевающе смотрел на Горянову,

— Но ведь я нравлюсь тебе…

— Нравишься… — не стала она отрицать и продолжила. — Но… я не врала тогда… я ведь скучная провинциальная барышня, которая просто хочет тепла, верности и тихих вечеров перед телевизором. Ты сможешь быть счастливым со мной, сидя вечерами перед телевизором, Альгис? — и она горько усмехнулась, когда он застыл, не зная, что ей ответить. — Не сможешь! — верно интерпретировала Горянова его молчание. — Ты будешь вечно таскать меня куда — нибудь, заставишь выучить второй, третий иностранный, завалишь меня какими — то новомодными хобби, и я обязательно потеряюсь среди всего этого изобилия… А я не хочу потерять себя…

— И это все? Это твоя отговорка? — Истомин все не мог поверить в происходящее.

— Это не отговорка… — прошептала Горянова. — Это я… без прикрас и экивоков… И другого ответа не будет… И продолжения не будет… Уходи…

Истомин хотел что — то еще сказать, но Горянова вывернулась из его рук и молча указала на выход. Через несколько секунд хлопнула, закрываясь, входная дверь, и Истомин уже не слышал, стремительно спускаясь по ступенькам, как она сердечно, с большим искренним чувством пожелала ему во след:

— Доброй дороги, Альгис…

Глава 30

Ночью Горянова почти не спала, все думала, взвешивала на весах свои сомнения и страхи и лишь часа в три угомонилась. Утром она, первым делом, кинулась к телефону, но Ванечка не отвечал. Хотя, как это частенько раньше бывало, после ночной он крепко спал почти до полудня. «Ничего, — подумала Даринка, — все равно вечером встретимся и поговорим. За этот день все уляжется, как надо!» И с такими мыслями поехала на работу. Вернее, не поехала, а пошла: ее разлюбимая кореянка взбрыкнула и отказалась заводиться на морозе, шутка ли, на градуснике все минус двадцать пять. Так что Горянова потеплее укутала нос в свой умопомрачительный английский шарф из шерсти тех самых пасторальных овечек с родословной, ведущей свой век от незабвенной Елизаветы — девственницы, и пошагала до стоянки общественного транспорта. Высокие каблуки впивались в выпавший снег, делая походку девушки весьма неоднозначной, но компенсируя это удвоенной согревающей энергией, которая выделялась за счет дополнительных истеричных телодвижений.

В общем, в то утро Горянова вспомнила, что значит быть простым пиплом, не испорченным наличием личного транспорта.

— Горяныч, ты герой! — вынесла вердикт Завирко, хохоча над рассказом Даринки о том, как она, расталкивая локтями плотно сложившуюся публику, ворвалась-таки в маршрутку номер пятнадцать и раза два, а то и три дала по ребрам какому-то самоубийце, пожелавшему протиснуться мимо нее и потащившему за собой ее трехметровый английский шарф.

— Вот, Горянова, — подвела итог Завирко, — во избежание страшных жертв среди мирного населения нашего городка, становись скорее английской королевой и разъезжай себе на карете, нечего аристократическими замашками простой люд смущать.

— Нет, уж лучше я куплю другую машинку, морозоустойчивую, а еще лучше гаражик. Для комфортного житья в наши дни становиться королевой совсем не обязательно…

— Правильно, говоришь, Горянова, — усмехнулся, проходя мимо, Роман Владимирович, — у них, у королев, сплошная головная боль, а не жизнь… так что давайте, Даринела Александровна и Ольга Николаевна, прекращайте светский раут и за работу, вас ждут грешные земные дела!

— Умеете Вы, Роман Владимирыч, настроение с утра испортить, — пробурчала Завирко, когда он скрылся за дверью — сатрап…

— Я все слышу, — крикнул Савелов.

— Чего? А так? — снизила голос до шепота Олька.

— И так! Работать, быстро!

— Пипец! Горянова, он Большой ух! Вот он кто!

— Завирко! Не начнешь работать, большое ухо будет у тебя! — снова крикнул из кабинета Савелов.

Пока девушки изумленно смотрели друг на друга, переваривая столь разительные перемены в возможностях начальства, подошел Маркелов и гаденько так заржал:

— Девки, вы чего, не знали, что у нас вчера вечером прослушку поставили, — и пальцем показал на маленькую серенькую коробочку на стене, возле которой стояли подруги, — генеральный распорядился, во избежание, так сказать, промышленного шпионажа.

— Етить твою кочерышку! Опять Альбертик чудит, — выдохнула Завирко, и они с Горяновой прыснули. — А я уж, грешным делом, подумала, что Савелов крептонита объелся, — снова шепнула Завирко, предусмотрительно отойдя от коробочки на значительное расстояние.

— Маркелов! А сколько их? — шепотом просигнализировала коллеге Горянова.

Тот поднял вверх два пальца и показал на стол Резенской, возле которого на стене также еле виднелась серая коробочка.

— Вот урод!

И что тут скажешь? А ничего! Про генерального, как говорится, или хорошо, или ничего. Тэ́рциум нон да́тур…

К двенадцати часам Горянова позвонила Ванечке раз десять. Тревожно саднило сердечко, но Даринка, далекая от паники, решительно успокаивала себя привычным способом — вгрызаясь в работу. А часа в два вдруг раздался звонок, звонил папа:

— Доча, — сказал он, — ты бы приехала сейчас…

— Что — то срочное, пап?

— Да разговор есть… Может, приедешь в обед? Только как будешь подъезжать, позвони, выйду, тебя встречу.

— Зачем встречать? Я сама дойду…

Но отец прервал и сказал так, как умел говорить только он, очень твердо:

— Позвони! Поняла?

— Хорошо! Только, папа, точно ничего не случилось?

— Все живы, доча, — и он положил трубку.

— Блин! — заволновалась Даринка и побежала к Савелову.

— Опять отпрашиваешься? — возмутился тот, но потом поостыл, глядя на взволнованную Горянову. — Случилось что?

— Не знаю… Я к отцу смотаюсь ненадолго? А?

— Давай! Отзвонись, если что.

— Угу! — и Горянова выскочила, на ходу надевая пальто и влезая как — то сразу в сапоги.

Уже на улице она вспомнила, что сегодня без машины и стала ловить частника. Им оказался какой — то приезжий баран, совсем не знавший города и привезший Горянову к родительскому дому с другого бока. Оттуда шагать было до подъезда далеко и идти не привычной дорогой через арку, а из — за угла дома по обледенелому тротуару.

Выходя из машины, Даринка отзвонилась.

— Я уже на улице, жду, — сказал отец и сбросил вызов.

И Горянова поспешила, она так старалась не упасть на скользкой дорожке, что совсем забыла смотреть по сторонам и даже как — то странно позабыла, что отец должен встречать ее у подъезда… Она быстренько набрала код, и дверь пиликнула, впуская Даринку в теплое нутро. Горянова всегда поднималась на лифте, но сегодня было слишком тревожно, так что она решила немного пошагать по ступенькам, чтобы успокоиться.