Арбин (СИ) - Асхадова Амина

У моего деда было двое сыновей. У одного из них родилась прекрасная рыжеволосая дочь с ужасной черной полосой в жизни. Полоса перечеркнула жизнь на «до» и «после». Этот сын давно умер, и рыжая девочка осталась совсем одна. Ну, точнее с дядей.

А у другого его сына – дяди Виктора Отрады - просто не могло быть детей. Он был бесплоден. И в две тысячи восьмом году, спустя семь лет после смерти брата, умирает и сам Виктор.

И я, Владислава Отрада, осталась совсем одна. У меня не было ни братьев, ни сестер. Бабушки и дедушки слишком рано ушли из жизни. К сожалению. Теперь у меня есть сын, а раньше? Раньше было нечто…

Тогда – слишком давно и недавно - мне хотелось порой взять и… успокоить душу. Успокоиться с мыслью и пониманием, что не от меня одной все зависит. Что если меня не станет – то обязательно будет кому выручить, помочь, не оставить все в безнадежном состоянии. Что продолжение моих родителей будет ходить на этом свете и по этой земле. Но на этом свете была лишь я одна. А как часто мне хотелось – уйти, и навсегда! В доме Арбинского я только и думала об этом, эти мысли уже казались мне раем, но был лишь один запрет.

Запрет, табу, нельзя – мой отец жил ради меня, его отец жил ради своих детей и продолжения в них, и я теперь живу ради своих родных. Но как же мне хотелось – после изнасилований, после боли, после доминирования Арбина – покончить со всем этим. Кто бы только понимал то отчаяние, когда ты не боишься смерти, но тебе приходится нести ответственность за жизни тех, кого уже нет в живых. На тебе лежит огромная ответственность – ты одна у своих родителей. Они верят в тебя.

Сколько мыслей мне приходило в ванной Арбина… Сколько мыслей мне приходило на кухне, когда я держала нож, смотрела на его отточенное лезвие и осмысленно думала: «А что, если?.. Что, если вдруг станет легко?».

Но не позволяла дальше думать.

Я, в попытке прогнать одурманенные мысли, кидала нож на пол, отчего рядом сидящий Арбин порой приходил в недоумение.

Я, в попытке прогнать одурманенные мысли, вытаскивала себя из ванной и неслась с мокрыми волосами, в промоченном насквозь полотенце, в постель. Там ждал Арбин, но именно он был моей страховкой, когда подобные мысли приходили мне в голову – убить себя или утопиться в ванной. А мысли приходили часто, и моим спасением был – Арбин.

Я знала, что он не допустит того, о чем я думала почти ежедневно. Он бы ударил или по-другому вставил мне мозги на место, но он бы не допустил. Никогда. И я летела к нему, как ошпаренная, а он тогда, не понимая в чем дело, заставлял меня сушить волосы и тело, ведь я буквально мокрая вылетала из воды. И этими вечерами он меня не трогал. Накаленные нервы мои чувствовал и не засыпал до тех пор - я знала - пока не засну я.

Отвлекаюсь от тяжеленых мыслей и ступаю к месту, в котором необычное для кладбища скопление людей. Стоит гроб, люди уже подходят к одной его стороне, чтобы попрощаться с человеком, которого больше нет.

Зачем ты жил, дядя?

Зачем живет Арбин?

Ступаю по мокрому асфальту, разрезая воздух своим страхом. Капюшон, накинутый на голову и половину лица, не прячет мои истинные эмоции, которые, несомненно, чувствует он.

Сегодня собрались все люди, которые знали Виктора Отраду. Но здесь не было ни одного кровного родственника, и я исправила этот болезненный ком. Столпотворение людей, которые с ним работали и которые были его врагами. Даже они здесь – его враги.

Даже он. Арбин был здесь, кто бы только сомневался в этом? Кто бы сомневался, что он не позволит мне попрощаться с дядей в гордом одиночестве?

Я делаю последний шаг и останавливаюсь рядом с Маратом. Узнаю его по стойке смирно и по его широкой фигуре. Молчу и вижу Арбина. Капюшон прикрывал большую часть его лица, но я заметила его взгляд, направленный четко в цель – на меня.

Его взгляд был потухшим, спина чуть сгорблена и именно в этот момент он напомнил мне моего дядю. Такой же одинокий волк, такой же бездетный (как думали все) и такой же потерявший веру в лучшее. И оттого – одичавший, озлобленный и жестокий.

Ты погибнешь так же, Арбин.

На твоих похоронах не будет никого, кроме сына.

- Добрый день, Владислава, - слышу голос с хрипотцой, но голос этот такой до боли и веры знакомый.

- Совсем не добрый, Марат. Ну, здравствуй… - выдыхаю я от напряжения в воздухе.

Делаю вид, что не замечаю Артема, однако он одним своим взглядом стремится сжечь меня дотла. Не злым или ненавистным, а простым – внимательным и изучающим взглядом.

Словно не виделись сто лет.

Так оно и было, разве нет?

- Как ты? – Марат…

- А ты как думаешь? – бросаю я слова и взгляд на безликого мужчину, а затем шагаю к гробу.

Все уже попрощались. Меня ждут - Владу Арбинскую. Ведь так меня прозвали в своих узких кругах – те, кто знал истину, правду. А знало немало людей, да только не вмешивались - никто не вмешался, кроме его лучшего друга и его бывшей жены. Вот же ирония…

Помощь пришла оттуда, откуда ее совсем не ждали. Но на этом помощь Цесарского и Ани закончилась, она закончилась еще до рождения малыша и по моему желанию, ведь я выбрала другой путь: я вступила в права наследства и объединилась со своим дядей после того, как он обрел свободу. Все оставшиеся несколько лет с дядей мы шли нога в ногу, и огромная была моя горечь и моя боль, когда я узнала о его сердце.

И прозвали меня женой Арбинского, коей я так и не стала.

Я иду тогда, когда все начинают расступаться и отходить. А точнее это они – враги и товарищи – начинают расступаться и отходить, когда я наступаю им на носки.

Последней буду. Жду, когда и он отойдет с моего пути, позволив проводить в последний путь моего кровного человека. Все ждут и смотрят. А как бы мне, черт возьми, хотелось, чтобы кроме меня и дяди здесь более никого не было! Как бы хотелось, черт возьми, после долгой разлуки попрощаться с ним подольше, наедине и достойно!

Молчу. Подхожу к дяде, который желал со мной встретиться, который по телефону радовался за меня, когда я сбежала от Арбина. Виктор вышел из тюрьмы, в которую его заволокли все эти враги и товарищи, но прожил недолго – несколько лет. Сердце. Сколько можно было жить в жестокости, боли и душевных мучениях?

Вот и не выдержал даже он. Несколько лет он помогал мне проделывать то, чем я загорелась. Вводил в курс дела и рассказывал, как рационально пользоваться своими возможностями. А возможности остались от родителей. Большие.

И мучения у него были. Я точно знаю – это ведь мой дядя. Я – его племянница.

Стою рядом с ним. Прощаюсь подольше. Остальное подождет, ведь мы расстаемся надолго, дядя. Теперь – почти навсегда. На всю жизнь, до конца моих дней.

Вот так и пролетела твоя жизнь – в одиночестве, без любви и с горбом. Сгорбленный Виктор Отрада – именно так и называли его те, кто знал о самой худшей его печали – бездетности.

Сгорбленный Арбин – не называют пока еще, но думают. Они только думать и могут, потому что Арбинский слишком силен и могуществен, чтобы говорить и кричать зверю такое в лицо.

Мало кто знал, что у Артема Арбинского, бездетного и идущего по пути Виктора Отрады, есть мальчик, его сын.

Никто не знал из посторонних к делу людей.

Кроме дяди – какого же было его удивление. Смотрю на черты бледного обескровленного лица и понимаю, что это его сломало: единственная девочка Отрада, единственная дочь одного из братьев, будущее их фамилии – она носит под сердцем ребенка чудовища и врага, который, к тому же, должен быть бесплоден. Выносила, родила и полюбила всей душой.

И зверь брал ее силой – да и однократно. Это его сломало. Дядя понял, что мне удалось пережить и что еще придется пережить, и вот он – Виктор Отрада сломался.

Прощения просил. И у меня, и у отца моего, у матери моей и у дедушки с бабушкой. За последние годы все рассказал и показал: что переходит мне, что остается в моем распоряжении и как пользоваться материальными и информационными возможностями. Материальные достались от родителей, информационные – от дяди и то, что я прихватила с собой перед побегом от Арбина.