Кэтрин Уэбб - Полузабытая песня любви
Какое-то мгновение она строго смотрела на него, выгнув брови, но как-то так получалось, что даже самое свирепое выражение лица хозяйки фермы вызывало у Зака лишь улыбку.
Зимние месяцы прошли как в тумане. Ноющие пальцы рук, онемевшие ступни. Димити носила тяжелые башмаки, кожа которых стала дубовой от старости и непогоды. Они были ей чересчур велики – их позабыл в «Дозоре» гость, пулей вылетевший через заднюю дверь, когда услышал, как его жена ломится в коттедж. Он за ними не вернулся, и они достались Димити. Однако ее носки проносились на пальцах и пятках, а штопки хватало не больше чем на пару дней. В грубых башмаках было холодно, и они постоянно набивали мозоли. Когда Димити встречалась с Уилфом Кулсоном на сеновале Бартонов, она плюхалась в рыхлое сено, стягивала обувь и изо всех сил растирала ступни, чтобы они опять стали теплыми.
– Если хочешь, я сделаю это. Мои руки теплее, – предложил Уилф однажды, когда на улице с неба падал ледяной дождь.
В сырую погоду Бартон держал скот в хлеву под сеновалом. Вода почти не уходила с его полей, и земля в дождь превратилась бы под копытами стада в непроходимое болото. Тепло от коров поднималось кверху, заполняло сеновал и смешивалось со сладковатым густым запахом навоза. Если зарыться в сено, то можно было почувствовать тепло – даже в то время года, когда казалось, что солнце навсегда останется слабым и бледным.
– Мне щекотно, когда ты это делаешь, – ответила Димити, отдернув ноги от костлявых рук своего приятеля.
К тому времени ей и Уилфу исполнилось по пятнадцать, и с виду он даже, по ее мнению, подрос, хотя оставался по-прежнему худым. Его плечи стали широкими, лицо вытянулось, приобрело более серьезное выражение. Когда Уилф говорил, его голос то и дело переходил с мягкого тенора на хриплый неровный скрип.
– Дай попробую, – продолжал настаивать он.
Уилф крепко ухватил ее ноги, и она почувствовала себя смущенной из-за сырых, расползающихся носков и исходящего от них неистребимого запаха, оставшегося в башмаках от предыдущего владельца. Уилф зажал между ладоней ее холодные ступни, и на какой-то блаженный миг она ощутила, как тепло ее друга наполняет их. Она закрыла глаза, слушая, как дождь стучит по железной крыше и как внизу шевелятся и вздыхают коровы. Ее и Уилфа нельзя было ни увидеть, ни услышать. Они оставались вне досягаемости кого бы то ни было.
Когда Димити снова открыла глаза, Уилф смотрел на нее особенным взглядом. Он появлялся у него все чаще и чаще, этот взгляд – пристальный и серьезный. Вид у Уилфа при этом был одновременно и беззащитный и угрожающий, а в районе гульфика ткань брюк натягивалась, так что в паху образовывалась выпуклость. Димити нахмурилась и подобрала под себя ноги.
– А что сказала бы твоя мать, если бы застукала тебя здесь вместе со мной? – спросила она.
Уилф посмотрел вниз, на дверь хлева, словно ожидая, что сейчас она распахнется и на грязном истертом пороге на фоне рябых от дождя луж коричневатого цвета появится мамаша Кулсон с лицом таким же мрачным, как эти лужи.
– Она надает мне затрещин, это уж точно. И не посмотрит, что я выше нее на полголовы, – сказал он угрюмо. – С каждой неделей моя мамаша становится все злее и злее.
– И моя тоже. На прошлой неделе влепила мне оплеуху за то, что я не счистила помет с куриных яиц. Хотя на улице шел такой град, который перебил бы все содержимое корзины, прежде чем я успела бы их вытереть и принести в дом.
– Странно, что они не подруги. Вот бы встретились и надавали друг дружке пощечин, вместо того чтобы отвешивать их нам.
– Как думаешь, кто победил бы? – с улыбкой спросила Димити, перекатываясь на другой бок.
– Моя мама не побоится использовать палку, если придется. Видела бы ты, как она отдубасила зад нашего Брайана, когда поймала братца на краже денег из ее кошелька!
– Валентина будет использовать все, что подвернется под руку, – сказала Димити уже серьезно. Ей вдруг разонравилось представлять драку матери и миссис Кулсон. – Мне и вправду иногда кажется, что она может убить человека, если тот попадется ей в неподходящий момент. – Уилф засмеялся и бросил в нее клок сена, который Димити сердито отшвырнула в сторону. – Я не шучу! Это ей ничего не сто́ит.
– Если она тебя ударит, я с ней потолкую по-свойски… Не сомневайся! – закончил Уилф как можно убедительнее, потому что Димити в ответ на его слова рассмеялась.
– Ты не станешь этого делать, потому что она бьет меня так же регулярно, как наступает прилив, и ты это хорошо знаешь. Но я не виню тебя за хвастовство, Уилф Кулсон. Если бы я могла что-то изменить, то изменила бы. И я сделаю это, когда подрасту. Обещаю. – Она перевернулась на спину, скрутила из сена жгут и осторожно завязала его узлом.
– Так, значит, ты выйдешь замуж, Мици? Чтобы уйти от нее? Ты сможешь это сделать уже достаточно скоро. Если пожелаешь… Тогда ты никогда к ней не вернешься, если тебе этого не захочется. – Уилфу так хотелось услышать ответ, что голос его дрожал от напряжения.
– Замуж? Может быть. – Неожиданно резким движением Димити затянула узел потуже и откинула соломенный жгут в сторону. Внезапно ее будущее предстало перед ней похожим на долгий тревожный раскат грома. Будущее, которое, казалось, готово было ее задушить. Сердце ушло в пятки, и она поняла, что боится. Ужасно боится. Девушка сглотнула, полная решимости этого не показать. – Это зависит от того, встречу ли я кого-нибудь, за кого стоит выходить, разве не так? – проговорила она непринужденно. Наступило недолгое молчание. Уилф играл с ремнем на брюках и с незаправленным краем рубашки, которая торчала из-под свитера.
– Я женюсь на тебе, – пробормотал он.
Слова эти Уилф произнес настолько тихо, что они почти потонули в шуме дождя.
– Что?
– Я сказал, что женюсь на тебе. Если захочешь. Мамаша станет относиться к тебе по-другому, когда узнает получше. И ты больше не будешь жить в «Дозоре».
– Заткнись, Уилф. Не валяй дурака, – проговорила Димити, желая скрыть смущение. Лучше засмеяться, отнестись к этому несерьезно – на тот случай, если сказанное обернется чем-то вроде насмешки. Розыгрышем, на который, как ей думалось, Уилф не способен, однако кто знает. Ее сердце билось так громко, что она оказалась рада шуму дождя и завыванию ветра, которые должны были заглушить его удары.
– А вот и нет. Я вовсе не валяю дурака, – пробормотал Уилф.
Он скользнул взглядом по своей одежде, по рукам, а затем уставился на измазанную навозом дальнюю стену хлева, сложенную из камня, словно пытаясь прочесть на ней необычайно важное и мудрое изречение. На время они замолчали, и ни один из них не мог проникнуть в мысли другого.
