Анатолий Чупринский - Пингвин влюбленный
Время лечит, гласит народная мудрость. Дни шли, за ними недели, но никакого облегчения Суржик не чувствовал. Более того, возникло странное ощущение, будто из груди выпала, куда-то подевалась большая часть его души. И в том месте образовалась пустота. И ничем ее невозможно было заполнить. Это место непонятным образом ныло, болело, подчас не давало свободно и легко дышать.
«Я начинаю сходить с ума!» — постоянно твердил себе Валера. «Это болезнь. Так дальше не может продолжаться. Безвыходных положений не бывает. Всегда есть выход!».
«Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой».
Татьяна заявилась в квартиру Леонида Чуприна на Кронштадтском бульваре ранним утром. Он еще и глаза продрать не успел. Челкаш вообще не соизволил подняться с тахты. Спали они, естественно, вдвоем. В обнимку. По спартански. Без простыней. Под одним байковым одеялом. Чуприн в одних трусах проковылял на гипсовой ноге в коридор и, не глядя, распахнул дверь. Опять был уверен, это соседка Наталья.
Но это была не Наталья. Татьяна привычно и решительно вошла в квартиру и, будто не было никакого недельного перерыва, сходу изрекла:
— У тебя могло сложиться обо мне превратное представление! Должна сказать сразу…
— Какое-какое? — не понял Чуприн.
— Превратное. Искаженное!
— А-а.… Понял, — сказал Леонид. И зевнул. — Ты чего в такую рань?
— Хочу, чтоб ты знал. Я ни о чем не жалею.
— Я тоже. Было бы глупо… — поддержал ее Леонид. Не успев понять, о чем речь.
— У меня было счастливое детство. Не скрываю. И не стыжусь. Я была юной пионеркой. И активной комсомолкой.
— Да, да.… Не Лариной она была, — пробормотал Чуприн. — Ты проходи, проходи.
Они прошли на кухню. Татьяна осталась стоять в дверях. Леонид налил в чайник воды из-под крана и грохнул его на плиту.
— Меня неоднократно награждали почетными грамотами. Однажды даже отправили в Артек пионервожатой. Я видела живого Гагарина. Он к нам приезжал….
— Сколько ж тебе тогда было лет? — удивился Чуприн.
— Нас построили на линейке, — не слушая, продолжила Татьяна, — Он шел вдоль шеренги, возле меня почему-то остановился, посмотрел на меня так… улыбнулся своей знаменитой улыбкой и… пожал мне руку…
Татьяна неожиданно всхлипнула, опустилась на табуретку возле холодильника и достала носовой платок.
— Куда все это ушло!? — со слезами в голосе воскликнула она. — Комсомол, всесоюзные стройки, пионерские костры…. Гагарин, Космос, Патрис Лумумба…
— Анжела Девис… — в тон ей добавил Леонид Чуприн.
Татьяна вдруг тряхнула головой, бросила на Чуприна враждебный взгляд.
— Демократы вшивые! Все зло от них! — жестко сказала она.
— Я-то здесь при чем!? — изумился Леонид.
— Разрушили прекрасную страну, растоптали светлые идеалы. Что дали взамен?
— Возможность спекулировать квартирами, — пожал плечами Чуприн.
— Не по своей воле занимаюсь этой пакостью! — повысила голос Татьяна. — Жить на что-то надо. Если никому не нужны писатели с их книгами, думаешь, кому-то нужны критики с их статьями? Критики оказались на помойке раньше писателей.
— И поделом. Поделом! — злорадно вставил Леонид. — Ты завтракала или как? Чай будешь пить? Вчера соседка купила. Натуральный, цейлонский.
— Ты садист! Хуже моей дочери. Здоровенная кобыла, до сих пор сидит на моей шее. Я вынуждена перепродавать квартиры! Понимаешь, вынуждена! Единственное, что у меня хоть как-то получается. Началось-то все дуриком…. Когда разогнали все наши редакции, приватизировали, сволочи, я оказалась совсем на мели… Счастье, что после отца осталась большая квартира. Я, как и ты, решила ее продать, купить меньшую. Ко мне со всех сторон посредники набежали… бывшие аспиранты, доценты, мужики и совсем девчонки… Я посмотрела, посмотрела…. Думаю, чем я хуже?
— Ты лучше. Могу подтвердить под присягой. Минуту! — подняв вверх палец, неожиданно сказал Чуприн и, прихрамывая на ногу в гипсе, вышел в «кабинет».
В большой комнате он быстро согнал недовольного Челкаша с тахты, застелил ее покрывалом. Натянул на голое тело тренировочный костюм, убрал со стола в ящики все рукописи. Вернувшись на кухню, он застал Татьяну в той же воинственной позе. С прямой спиной и взглядом, устремленным в окно. Куда-то вдаль. Не иначе, в светлое прошлое.
— Я тебя перебил. Извини, пожалуйста! — изысканно-вежливым тоном сказал он. — Перейдем в мой «кабинет»? Там как-то привычнее, просторнее…
В «кабинете» Леонид поставил в самый центр стул и жестом пригласил ее присесть.
Потом подошел к Татьяне вплотную, положил ей руки на плечи. Точнее, не на плечи. Положил руки ей на шею.
— Послушай меня, красотка!
— Убери руки с моей шеи. Если хочешь меня задушить…
— Не волнуйся. Если б хотел, сделал бы это в первую ночь.
— Что тебя остановило?
— Твой музыкальный храп.
— Что-о!?
— Ты очень музыкально храпишь во сне. Заслушаешься!
— Ты лжешь! Как всегда!
— Спроси у Челкаша. Мы с ним все ночи глаз не смыкали.
Некоторое время оба молчали. Татьяна раздувала ноздри и сверкала глазами.
— Что ты хочешь мне сказать? — помолчав, выговорила она.
— Завтра я снимаю гипс.
— Поздравляю!
— И начинаю новую жизнь.
— Чтоб начать новую жизнь, необязательно было ломать ногу.
— Очень смешно! Чтоб начать новую жизнь, мне нужно было уложить на обе лопатки «черного человека».
— Ты постоянно говоришь двусмысленности! Это пошло!
— Только начало. Скоро перейду на трехсмысленности, четырех и так далее.
— Убери руки! Иначе я буду кричать!
— Ха-ха! В три строчки! Можешь хоть горло сорвать, никто из соседей не чихнет.
Тем не менее, Леонид опустил руки с ее шеи, пододвинул себе другой стул, присел прямо напротив Татьяны. Внимательно рассматривал ее лицо, волосы, глаза…
— Ты сказала, критик Марк Кречетов — это ты? Марк Кречетов — твой литературный псевдоним? Почему ты подписывалась мужским именем?
— Просто так. Захотелось, — с вызовом ответила она.
— Это не ответ.
— Женский каприз.
— Точнее сказать, маскировка!
— От кого мне прятаться? Да и зачем? Я всегда писала только то, что думала. Что чувствовала, что считала необходимым, полезным…
— Полезным… кому!? — поморщился Чуприн.
— Литературе! В самом высоком смысле этого слова! — четко, как на допросе, ответила она, — Великой русской литературе. Если претендуешь на место в ряду классиков, будь любезен — соответствуй!
