Анна Богданова - Самое гордое одиночество
– Ба-атюфки! – только и смогла пролепетать Вероника Адамовна и без сил плюхнулась на стул.
– Вот вам и батюшки! Кишковерзстск-то совсем в другой части нашей необъятной страны находится! Н-да-с! Совсем, замечу, не там, где Кишковерстск! Поблизости с Кишковерзстском никакого Кишковерстска нет! И никогда не было!
Пулькина родительница сначала страшно разозлилась на бывшего супруга своего, но потом поняла вдруг, что перед ней раскрылись новые возможности – вдалеке, в конце тоннеля спасительным светом мерцало вожделенное ребро.
– Тепей я займусь этим! – горячо воскликнула она. – Я поеду туда!
– Я могу вас, уважаемая, сопровождать, – вдруг предложил Протычкин и добавил: – У меня в Кишковерзстске тоже кое-какие дела.
Однако Пулька не верила, что у литературоведа, специализирующегося на творчестве Жуковского, могут быть дела в городе, где хранится ребро Гоголя.
– Врет он все! По-моему, у них с мамашей роман. Я целыми днями только и слышу от нее: «Леонид Михалыч такой умный!», «Леонид Михайлович такой добрый!», а вчера вообще ляпнула: «Ленечка самый хоофый, самый чудесный!». Уже Ленечка! – Пульке явно было неприятно, что ее отвергнутый отец ютится в каморке сторожа при институте, а какой-то Ленечка (который, между прочем, выгнал Аполлинария Модестовича!) оказался самым лучшим. Но, с другой стороны, подруга моя с нетерпением ждала, когда мамаша уедет из Москвы и квартира (пусть временно) будет в ее полном распоряжении:
– Хоть Алика пригласить смогу, – раскололась она позавчера (Алик и есть тот самый студент из медицинского института, что проходит практику у них в отделении).
* * *Касательно моих разведенных и одиноких родственниц, то тут все очень сложно и не однозначно.
Мисс Бесконечность, став президентом партии «Золотого песка», первое время петушилась и хорохорилась – мол, мне некогда – столько дел, столько дел! Надо Россию восстанавливать! Мне звонила редко, о любви своей с Панкратом Захаровичем и думать забыла. Вообще, по-моему, не помнила, что был такой в ее жизни – искусственный осеменитель коров, почетный зоотехник. Может, от того, что действительно в ее памяти образовались некоторые провалы, а может, потому что боялась испортить этим фактом безупречную биографию лидера.
Только недели полторы назад стала замечать я в бабушке некоторые изменения во взглядах на дело партии, а вернее, на ее членов:
– Никто ничего делать не хочет! Меня никто не слушает! Как будто я не лидер! Говорю, сделайте то и се. Они ни то ни се не делают! Лоботрясы! Бездельники! Им бы только у селедки этой – Петрыжкиной – сидеть, чай пить да сплетни распускать! Рожковы тоже от рук отбились! Видите ли, к ним дочь из монастыря должна через месяц пожаловать, им, видите ли, нужно подготовиться к ее приезду! Сбыли девку с рук, а сейчас к ее приезду готовятся, изверги! – жаловалась мне отличница народного просвещения. Не так она себе представляла свое лидерство, совсем не так, однако еще пыталась направить силы партии на восстановление страны. Еще горячо было желание избавить Россию от злокачественной опухоли.
Адочка за последнее время превратилась в настоящую отшельницу – никуда из дома не выходила, с членами содружества не встречалась – моделирование формы для аптеки «Моторкина и Сº» поглотило ее окончательно, правда, где она достала деньги на материал, одному богу известно. Икки ей ни копейки не давала, а на мой вопрос, откуда у нее средства на ткань, кузина выкрикивала в трубку:
– Неважно! Неважно! Это совершенно неважно! Накопила! Накопила я! Свои трачу! Не своровала! Пока, сестрица, у меня совершенно нет времени! – Тем разговоры и ограничивались.
А вчера я случайно позвонила ей в девять утра – она берет трубку.
– Ты почему не на работе? – удивилась я.
– А зачем ты мне звонишь, если знаешь, что я должна в это время полы драить да в туалете за Васюковым подтирать?! Зачем? Зачем? Ты меня проверяешь? Проверяешь? Контролируешь?
– Что ты, Адочка! Как тебе такое могло в голову прийти?! Я случайно, случайно набрала твой номер, без всякой задней мысли! – Я не оправдывалась, я говорила правду.
– А я вообще с работы уволилась! Совсем! Нужно мне больно за Васюковым в туалете по три раза на дню подтирать! Нужно больно! Я себя не на помойке нашла! Я талантливый модельер, а вовсе себя не на помойке нашла! – прогремела она и бросила трубку.
«На что ж она теперь жить-то будет? – подумала я. – И на какие шиши она формы шьет? Нет, тут что-то нечисто! Сестрица явно что-то недоговаривает, скрывает от меня». – И смутные догадки забрались в мою голову, словно воры в чужую квартиру среди бела дня, но тут же и вылетели оттуда, будто испугались злой собаки, которая сторожила дом.
Пожалуй, из всех свободных, разведенных женщин удачливее и счастливее оказалась моя мамаша. Она хоть и тяготилась своим одиночеством, хоть и надоели ей белые, словно мертвые поля и спокойствие деревенской жизни, собственных усилий, чтобы найти кого-то и получать удовольствия от ежедневной ругани, она не прикладывала. Все как-то складывалось само собой.
Но нет, нет, нет! Все по порядку!
6 марта я встала довольно рано и кинулась к компьютеру, не продрав как следует глаза – я последнее время именно кидаюсь к рабочему столу по двум причинам: во-первых, чтобы глупые мысли не лезли в голову, во-вторых, чтобы побыстрее дописать роман о безумном ревнивце и отправить его Любочке – она совсем извелась – звонит через день, узнает, на чем я остановилась.
А остановилась я на том, как героиня Марфушенька совсем уж была истерзана необоснованной ревностью своего безумного мужа-маньяка Стаса, который запирал ее на целый день дома и уходил на работу, прихватив с собой телефон, чтобы бедняжка и поговорить ни с кем не могла. «А вдруг она займется сексом по телефону!» – думал он. Так маялась моя Марфа треть романа – плакала, разговаривала вслух, билась головой об стену от отчаяния. И нужно было срочно что-то придумать – не может же она биться об стену до конца романа! Так и от головы ничего не останется!
«Придумать, придумать, придумать», – мухой жужжала мысль в уме моем. Замелькала заставка о том, что бестолочи надо работать... И тут я вспомнила про то, как Анжелка, полтора года назад сильно пристрастившись к зеленому змию, напивалась до бессознательного состояния, будучи запертой в своей комнате, находясь под домашним арестом у Нины Геннадьевны. На мой вопрос, как ей это удается, она выпучила глаза и воскликнула:
– Ой! Ну, ты и вправду как из деревни! Улучу момент, стащу у матери немного деньжат, и пока она там гадает вечерами (в то время Нина Геннадьевна Огурцова называлась госпожой Ниной и слыла потомственной ясновидящей и целительницей в четвертом поколении высшей категории с многолетней практикой, обладающей могущественной духовной энергией), я к концу простыни кулечек привяжу и спущу за окошко, а там подруга ловит – и ей хорошо, и я не в обиде!
