Альмудена Грандес - Любовь в ритме танго
Дядя Томас был старше отца. Я знаю, что он материально помогал отцу, но так, чтобы никто об этом не знал. Старший брат моей матери был членом совета администрации банка с тех пор, как пару лет назад занял пост своего дяди Рамона, кузена моего дедушки, дядя Рамой умер, не оставив ни наследников, ни преемников. В то время дядя Томас был очень дружен с моим отцом и Магдой, с которой его связывали очень тесные отношения. Но несмотря на это, мне он не нравился. Дядя Томас казался мне беспокойным и одновременно подавленным, а с детьми он держал себя холодно. Одним словом, он не мог понравиться девочке моего возраста, к тому же он постоянно молчал и все время о чем-то думал. Было такое ощущение, что он одновременно и с нами, и где-то очень далеко. Дядя Томас был постоянно погружен в свои мысли, но при этом очень трезво и правильно смотрел на вещи. Много раз он подсказывал отцу, что и когда нужно сделать. Причем делать это у него получалось очень скрытно. Мне вообще всегда казалось, что он передавал свои мысли отцу на расстоянии. Еще будучи совсем маленькой девочкой я постоянно ощущала его нелюбовь к детям, скажу даже больше, мне казалось, что он нас ненавидел. Дядя Томас всех нас ненавидел, поэтому постоянно молчал. На его лице будто застыла грустная мина, губы всегда были страдальчески поджаты, а нос как бы вырастал из складок губ. Мне казалось, что он вообще никогда не бывает радостным. Принимая во внимание все выше сказанное, следует, однако, признать, что внешне он напоминал кабальеро с полотен Эль Греко, эдакого рыцаря из Толедо. Вне всякого сомнения, дядя Томас был человеком приятным в обхождении и высокообразованным, казалось, что в его голове собрались все знания на свете. При этом он никогда не демонстрировал свое превосходство в общении с другими людьми. Мне правилось, как уложены его волосы, как чисто, практически стерильно он одет.
Томас был, продолжает оставаться и будет всегда очень некрасивым человеком. Кроме того, мне казалось, он отрабатывает каждое свое движение перед зеркалом и точно знает, как выглядит со стороны.
Его движения отличались редкой грациозностью, какую заметишь не у каждой женщины. Но при всем этом Томас, повторяю, был уродлив. Раньше мне казалось, никто не может быть настолько некрасивым от рождения, но его отталкивающая внешность сразу бросалась в глаза. Недостатки были на виду, и он старался их сгладить. Мне казалось, дядя Томас очень страдает от своей некрасивости, особенно будучи окруженным привлекательными людьми. А члены семьи Алькантара были красивыми. Алькантара очень часто смешивали свою кровь с другой кровью, чтобы избежать генетических заболеваний. Моя бабушка Рейна была очень красивой женщиной, очень изящной. У нее были ярко-зеленые глаза, каких я больше ни у кого не встречала. Она унаследовала их от прабабушки Абигэйл Маккартни Хантер — шотландки по происхождению. Абигэйл была очень хрупкой, но легко привыкала к новой обстановке и климату и смогла в совершенстве освоить испанский язык. Прабабушка долгое время жила в родном местечке под названием Инвернесс, недалеко от Оксфорда, родины ее матери. Она покинула этот городок сразу после смерти своего отца, после того как встретила моего прадедушку, который приехал на ее родину учиться. У Абигэйл хватило смелости перейти в католицизм, до этого нелюбимую ею религию, чтобы выйти замуж. Педро, ее племянник и мой дедушка, внешне не был красавцем, но в его облике было нечто демоническое, что очень навредило не только ему, но и окружавшим его людям. Сходство с демоном усиливала экзотическая внешность — сочетание смуглой кожи и светлых, как у матери, глаз, плюс к этому полные чувственные губы, унаследованные от перуанских предков, — эту черту сохранили не все его потомки.
У дяди Томаса были очень круглые, навыкате глаза, вздернутый нос, казавшийся маленьким на мужском лице. Его голова выглядела несоразмерно крупной, а кожа была невероятно нежной и бледной, поэтому он быстро получал солнечные ожоги. Томас производил впечатление человека вялого, слабого, очень нежного, он никогда не участвовал в мужских занятиях своего отца и старших братьев, а впоследствии Мигеля и Порфирио. Томас носил длинные волосы, был хрупким, а его фигура очень напоминала женскую. В то время ему должно было быть около сорока пяти лет.
Помню, как мы всей семьей приехали в Торрелодонес и вошли в холл, там уже собралось большое количество народу. Я старалась держаться у стены, чтобы никто не заметил изъяна в моем костюме. Я надеялась дойти по стенке до выхода из зала и найти укромное место, чтобы без помех рассмотреть свои потери. Я уже наполовину спряталась за шторой, встав на массивную деревянную скамью, обитую кожей. Понадобилось время, чтобы полностью и незаметно скрыться от посторонних глаз. Теперь я смогла наконец рассмотреть себя со всех сторон. Мои проблемы оказались не такими незначительными, как я раньше думала. Штаны разошлись сзади по швам, поэтому, слегка напрягшись, я вытащила наружу заправленную рубашку и прикрыла свои тылы. Сделав это, я почувствовала, насколько легче мне стало двигаться. Я еще раз рассмотрела себя повнимательнее, не нашла никаких изъянов, покрутилась на месте, побалансировав то на левой, то на правой ноге, потом наклонилась вперед. Ни одно из этих телодвижений не вызвало проблем. После произведенных манипуляций я решила, что теперь можно показаться людям, и вышла из-за занавески.
Я не видела Рейны, которая бросила меня в одиночестве сразу после нашего приезда. Она собиралась пробраться в буфет и очень удивилась, когда я за ней не пошла. Рейна была уверена, что для гостей приготовлен роскошный стол, и собиралась это проверить, пока гости беседовали в гостиной. Теперь я стояла одна, перед глазами то и дело мелькали чьи-то зеленые и оливковые брюки, за которыми я почему-то не переставала следить. По внешнему виду я определяла, из чего сшит тот или иной костюм — из английской шерсти или из толстых американских тканей. Тут ко мне подошел дядя Томас, эксперт по элегантности.
— Что делаешь, Малена?
Мне понадобилось несколько минут, чтобы найти слова для ответа. Я подумала и не нашла ничего лучше, чем сказать:
— Ничего.
— Ничего? Ты уверена? Мне показалось, что ты не стоишь на месте.
— Ну да, — ответила я. — Я стараюсь увидеть как можно больше. Мне здесь нравится.
— Это я вижу.
И тут он улыбнулся. Думаю, что эта улыбка была первой, которую он мне адресовал, первой и последней, потому что после этого разговора Томас мне больше никогда не улыбался. Я знаю еще, что он ничего не сказал родителям о нашем коротком разговоре и том, что он видел. Мне показалось, что видел он больше, чем хотел показать.
