Елена Озерова - Ноктюрн для двоих
Машина въехала во двор и остановилась. Не взглянув на Магницкого, Лена вышла и медленно побрела к своему подъезду.
— Возьми цветы.
Он очутился рядом и протягивал ей забытые в машине лилии. Лена машинально взяла букет и остановилась в нерешительности. Белые цветы… Мама не выносит белых цветов…
— Что-нибудь не так?
Лена пожала плечами и уже собралась идти. Он опять попытался задержать ее, протянул руку…
— Нет!
Лена вздрогнула и обернулась. У арки, ведущей во двор с улицы, стояла Ольга Васильевна. Лицо у нее было белым, глаза казались черными от расширенных зрачков.
— Нет!
Но смотрела она не на Лену, а на Лениного спутника. Лена перевела взгляд с матери на Магницкого. Он тоже побелел. По его лицу будто прошел нервный тик, губы дрожали. Он метнулся в сторону арки:
— Оля!
Неужели это кричал Магницкий — так тонко и пронзительно? Ольга Васильевна вытянула вперед руку, будто хотела защититься, и так с вытянутой рукой упала на землю. Ленино оцепенение прошло, она выронила цветы и бросилась к матери, не понимая, что произошло, чем вызван этот приступ.
Это не был обычный приступ — все оказалось гораздо хуже. Ольга Васильевна не потеряла сознания. Расширенными от ужаса глазами она смотрела на дочь, пыталась что-то сказать, но изо рта вырывался только хрип. Лена приподняла ей голову. Вдруг лицо Ольги Васильевны исказилось, на губах выступила пена. Тело забилось в страшных конвульсиях. Лена беспомощно озиралась по сторонам:
— «Скорую»! Вызовите «скорую»!
Дальше все происходило как в тумане. Приезд «скорой», молодой сердитый врач в белом халате, долгая поездка в «ниссане» вместе с Магницким вслед за «скорой» по улицам Москвы — все это смешалось и перепуталось в памяти. Пришла в себя Лена только в холодном вестибюле больницы. Она сидела на жестком казенном стуле. Магницкий мерил широкими шагами больничный вестибюль — от двери к двери. На Лену он не обращал внимания. «Зачем он здесь?» — недоуменно подумала она. И вдруг вспомнила: он же крикнул «Оля»! Он знает, как зовут ее мать? Они что, знакомы? Но мама ничего никогда о нем не говорила, даже фамилии его не упоминала. Как странно…
Почувствовав взгляд Лены, Магницкий остановился перед ней. Сейчас он был совершенно непохож на себя — такого, каким он был всего два часа назад. Лицо осунулось и постарело, плечи сгорбились.
— Вы знакомы с моей мамой? — Лена сама не узнала своего голоса. — Зачем вы здесь?
— Как фамилия твоего дедушки? Маминого отца? — вместо ответа спросил Магницкий. — Александров? Да?
— Да…
— Он был профессором в университете?
— Кажется, да. Мама не любит об этом говорить.
— Тебе восемнадцать… Как твое отчество?
— Григорьевна. — Лена ничего не понимала. — Елена Григорьевна Трофимова.
— Ты помнишь своего отца? Кто он? Как его звали?
— Григорий Маркович. Он умер почти десять лет назад, от инфаркта. — Лену начинал раздражать этот допрос. — Почему вы спрашиваете?
— Когда твоя мама вышла за него замуж? В каком году? — Магницкий пропустил Ленин вопрос мимо ушей.
— Можно посчитать… Мне тогда было четыре года. Он был намного старше мамы…
Магницкий побледнел еще больше:
— Так он тебе не родной отец?
— Нет. Но я всегда звала его папой. Он меня удочерил.
— А родной? — У Магницкого от напряжения на лбу выступили капельки пота, губы побелели. — Он кто?
Лена пожала плечами:
— Не знаю.
— Что значит «не знаю»? — Магницкий почти кричал на нее. — Как это «не знаю»?
— Не знаю, и все. Мама говорила, что он ушел, когда я была совсем маленькая, и с тех пор нашей судьбой не интересовался.
— У тебя фамилия отца?
— Нет, отчима. Я же говорила — он меня удочерил. Да что вы все спрашиваете?
— Тебе восемнадцать… — Голос Магницкого упал до шепота.
— Восемнадцать.
— Когда ты родилась, в июле?
— В августе.
— В августе… Да, могло быть и в августе. Какого числа?
— Двенадцатого.
Лена и сама не понимала, почему покорно отвечает на его вопросы.
В вестибюль вышел врач. Лена кинулась к нему:
— Ну что?
— Шоковое состояние удалось снять. Но нет никакой уверенности, что она скоро придет в себя. Надо подождать до завтра, потом провести обследование и строить какие-то прогнозы. Пока — ничего.
Лена умоляюще посмотрела на врача:
— Мне можно ее увидеть?
— Нет. Она в боксе.
— А… завтра?
— Не знаю. Завтра ее осмотрит лечащий врач, с ним и поговорите.
Лена, понуро опустив плечи, пошла к выходу. Магницкий нагнал ее уже во дворе больницы:
— Садись, я отвезу тебя домой.
По дороге он совсем не обращал внимания на свою спутницу — мысли его витали где-то далеко. Да и Лене было не до Магницкого.
Он высадил ее у подъезда и сразу уехал. Возле арки на земле валялись помятые белые лилии.
11
1973 год
Яркое солнце заливает комнату. Солнечные зайчики выскакивают из старинного большого зеркала, бегают по белоснежной крахмальной скатерти, отражаются в высоких стеклянных фужерах, стоящих на столе, — розовых и голубых.
Анна Александровна закончила сервировку и придирчиво оглядела стол. Все вроде в порядке: большие тарелки, маленькие; ножи, вилки и ложки на месте; салфетки, сложенные корабликами, у каждого прибора.
— Тетя Паша! — крикнула она домработнице на кухню. — Можно накрывать!
— Иду, иду! — Тетя Паша, невысокая шустрая старушка в ситцевом передничке, показалась в дверях. В руках у нее было блюдо крошечных пирожков. Она вразвалку, как уточка, подошла к столу и оглядела сервировку.
— И зачем ты, Лександровна, ставишь такую гору посуды, — проворчала она неодобрительно. — Нешто это видано — миска на миске!
— Ладно, тетя Паша, не ворчи. — Анна Александровна взяла блюдо с пирожками у нее из рук. — Как там заливное, удалось?
— Да уж на славу. А уж щука такая — пальчики оближете!
Тетя Паша жила в семье давно, она помнила Василия Андреевича Александрова еще мальчиком. Помнила, и как Анна Александровна впервые пришла в этот дом — робкая девушка с длинной светлой косой, уложенной на затылке в тяжелый узел. Эту семью она давно уже считала своей, а уж на Оленьку, дочку Василия Андреевича и Анны Александровны, просто не могла надышаться. Такая она была беленькая, такая хорошенькая, такая умница! Только вот кушала плохо, приходилось или сказки ей рассказывать, или разрезать бутерброд на солдатиков и играть в войско: сначала ели генерала, потом капитанов, потом очередь доходила до рядовых. А как она плакала, когда ее отдали в садик! Все Василий со своими методами: «Ребенку необходимо общение со сверстниками!» Тетя Паша сначала помалкивала, а потом воспротивилась. Не позволит она измываться над дитем!
