Любовь на грани смерти - Юлия Гойгель
Не смотря на мои возмущения, Леон заворачивает меня в покрывало и несёт по лестнице вниз. Я замолкаю, не желая привлекать внимание охраны.
— Я подержу тебя на руках, — обещает, вновь опираясь на спинку уже своей кровати. — Покачаю, как папа в детстве не качал.
Я прижимаюсь щекой к его плечу, обнимаю руками за шею, отпускаю себя. Мужчина слегка покачивается из стороны в сторону, и я сама не замечаю, как засыпаю.
В воскресенье Стас и Леон уехали на похороны девочки. Я знала, что будут ещё и другие люди с предприятия: дядя Дима, кто-то из бухгалтерии, глава профсоюза, новый начальник кадров. Мне тоже можно было ехать, но я не уверена, что смогу спокойно выстоять всю церемонию прощания. Всё слишком лично для меня.
Мужчины вернулись за полчаса до обеда. На поминки, как и другие сотрудники компании, они не остались.
В воскресенье, кроме охраны, в доме больше нет обслуживающего персонала. Я разогрела приготовленный поваром в субботу обед, быстро засервировала стол. Знаю, что в Афганистане до сих пор принято есть руками, особенно у себя дома, точнее одной, правой. Она считается чистой. «Грязной» левой можно лишь поддерживать, например, кусочек лепёшки. Едят, чаще всего, прямо на полу, разостлав толстую клеёнку. Более обеспеченные сидят на высоких матрасах, бедные семьи — на тонких циновках.
Глава 30. На грани любви
За столом оба мужчины пользуются столовыми приборами, но они в минимальном количестве. Мне это только на руку. В тонкостях сложной сервировки я не разбираюсь. Но, раскладывать хлеб и другую еду, тоже стараюсь правой рукой. Леон строго следит за этим, и я уже несколько раз получала от него замечания. В этом плане, как ни странно, со Стасом намного проще. Хотя он был старше, когда они покинули Афганистан.
Я также узнала, что в стране проживает несколько наций. Стас и Леон относятся к одной из наиболее многочисленной — пуштунам. Они разговаривают на языке пушту, который является одним из государственных. Большая часть исповедует ислам суннитского толка, но приоритетным для них является кодекс Пуштунвали, который не всегда согласуется с положениями Корана. Пуштуны считают себя истинными мусульманами и ревностно защищают свою веру.
Возможно поэтому, покинув страну почти тридцать лет назад, Леон всё ещё строго чтит многие традиции. Хорошо хоть меня не кормят в отдельной комнате, а пускают за общий стол.
За столом привычно молчим. Затем пьём кофе со сладостями. Оба Горыныча благодарят за обед, и я начинаю убирать со стола, затем вручную мою посуду на кухне. Её не слишком много. Мне так удобнее, чем загружать большую посудомойку, затем ходить и помнить, что её нужно разобрать.
Чувствую тот момент, когда Бесов приходит на кухню и, опёршись о косяк двери, начинает наблюдать за мной. Не оборачиваюсь, пока не доделываю всю работу.
— Нам не обязательно сидеть весь вечер дома, — произносит мужчина. — Если хочешь, можем куда-нибудь съездить или просто погулять по улице.
— Нужно собираться. Не хочется, — возражаю я. — Вы же ещё работать планировали.
Кабинет хозяина дома находится рядом со спальней. Вернувшись в неё, я вижу, что Леона там нет. Зато приоткрыто окно в режиме «проветривания». Оно выходит во двор. Из него видны широкие мягкие садовые качели. Да и сам воздух, проникающий в спальню, ещё по — летнему тёпл.
Выйдя из комнаты, я негромко постучала в дверь кабинета. Не могу я распахнуть её и без предупреждения завалиться к этому мужчине. Вхожу, лишь получив его разрешение.
Леон работает за ноутбуком разложив на столе кипу документов. Удивлённо смотрит на меня.
— Тебе не нужно стучать, прежде, чем войти.
— Извините, если отвлекла.
— Не отвлекла. Я имел в виду, что тебе не нужно спрашивать моего разрешения, чтобы войти ко мне. Всё же хочешь прогуляться? — решает он.
— Не совсем. За домом есть качели. Хотела там посидеть, пока на улице тепло, — признаюсь я. — Может, книжку в телефоне почитаю.
С места, где он сидит, качели тоже хорошо видны в окно.
— Иди, конечно, — разрешает Бесов.
— А меня охрана из дома выпустит без вашего разрешения?
— Может и не выпустит, — соглашается мужчина и встаёт из-за стола. — Пойдём, я провожу до дверей.
Сбросив обувь, забираюсь на мягкий матрас, удобно устраиваюсь и нахожу любовный роман. Ну что ещё может читать молодая девушка, когда «она устраивает и с ней удобно, а любовь только в книгах и осталась»?
Через десять минут, когда я только познакомилась с героями, ко мне подходит один из парней охраны. Приносит несколько подушек и плед.
— Леон Русланович приказал, — поясняет, замечая мой удивлённый взгляд. Я приподнимаюсь, чтобы охранник мог положить подушки мне за спину. Но тот набрасывает поверх меня плед, а сверху аккуратно кладёт подушки. — Вы сами положите, как вам нужно. Ещё, не дай Бог, дотронусь до вас. Так и без рук можно остаться.
Я хочу улыбнуться в ответ на шутку, но, глянув ещё раз на мужчину, понимаю, что тот совсем не шутит. После памятных событий в кукурузном поле я не питаю симпатий к охранникам, но, кажется, теперь они действительно бояться меня больше, чем я их.
Ласковое дуновенье тёплого ветерка, едва слышный шёпот густой листвы, негромкий цокот кузнечиков, мерное покачивание качелей убаюкивают меня. Я дохожу лишь до половины романа, когда понимаю, что вот-вот усну. Сохраняю книгу в библиотеке, кладу телефон под одну из подушек и мгновенно засыпаю.
Но сон не слишком глубок. Открываю глаза, когда качели начинают раскачиваться ещё сильнее, а меня аккуратно прижимают к мягкой стенке.
— Даже в кабинете слышал, как ты сопела, — смеётся мне в волосы Леон, удобно устраиваясь рядом. Я поворачиваюсь на бок, чтобы освободить для него больше места.
— Я здесь книжку читала, — шепчу ему в ухо.
— Новые изменения в юридической практике? — хмурится он.
— Зачем они мне. Я же теперь у вас секретарём работаю, а не юристом. А читала я о любви.
— Секретарю тоже необходимо повышать собственную квалификацию, — противным комаром начинает зудеть начальник. Замечает, как я страдальчески закатываю глаза и замолкает. Но через минуту уточняет. — Так что ты сказать хотела, Лиз? Книжная любовь не понравилась?
— Понравилась. Хотела, чтобы вы меня поцеловали. Вы девять дней меня не целовали, Леон.
Он тоже чуть поворачивается на бок, закрывая меня своей спиной. Медленно касается моих губ своими, слегка проникая языком, играясь с моим. Поцелуй долог и нетороплив, как этот тёплый, но уже не летний, а осенний вечер. Я вновь засыпаю, придавленная его тяжёлым
