Темный полдень - Весела Костадинова
Мне стало холодно, настолько холодно, что зубы невольно стали выбивать дрожь. Понимая, что моя рубашка валяется на полу, мокрая от разлитого чая, я завернулась в одеяло, пытаясь успокоится, но тело до сих пор ощущало то самое возбуждение, что окутывало меня несколько мгновений назад.
Кошка, шерсть на которой до сих пор стояла дыбом, покосилась на меня. Я посмотрела на нее. Она — на меня.
— Кыс-кыс…. — позвала я ночную гостью дрожащим голосом.
Она недоверчиво посмотрела, а потом сделала шаг ближе. Еще один и еще. Одним движением прыгнула на кровать, потерлась знакомым движением о руку. Замурлыкала громко, протяжно, по-хозяйски. Длинная черная шерсть была еще мокрой от дождя.
Я приподняла одеяло, пуская свою гостью рядом с собой, приглашая согреться и обсохнуть. Она приняла приглашение, вытягиваясь вдоль моего тела, позволяя обнять ее и прижать к себе. Ее мягкость, ее запах и ее спокойствие успокоили и меня, хоть ноги мои до сих пор были холодными от страха.
Я гладила мягкую голову, чесала за ухом, прикрыв глаза. Кошка Андрея охраняла меня всю ночь, не отходя ни на шаг.
21
Июнь
Несколько дней после грозы я чувствовала себя отвратительно: разболелся шрам на голове, оставленный бутылкой местной шпаны, тело горело огнём, мышцы ломило от усталости. Днём состояние ещё можно было назвать сносным, но по ночам меня трясло от лихорадки и неясных снов, и простыня к утру оказывалась влажной от пота.
К счастью, к моему огромному счастью, заместитель главы района задержался в селе на несколько дней, и Дима потребовал, чтобы я сидела дома, не высовываясь. Так что объяснять своё состояние никому не пришлось — сидела, отсиживалась в тишине своего жилища.
Проснувшись утром после грозы, я обнаружила, что чёрная кошка всё ещё спит рядом со мной, свернувшись клубком. В первые секунды мне показалось, что это продолжение ночного видения, но, когда я осторожно провела рукой по её гладкой, прохладной шерсти, я поняла, что она была реальна. Чувство облегчения нахлынуло на меня, как волна — оказывается, это была не галлюцинация.
Я пристально вгляделась в её ушко и заметила крохотное белое пятнышко — то самое, которое помнила у кошки Андрея, когда она приходила ко мне в комнату. Невольно засмеялась, тихо, почти облегчённо: значит, в психушку мне пока не пора. Просто моя пушистая обжорка нашла способ пробираться в дом, явно через какой-то лаз или щель, незаметную мне. Вот и раскрылась тайна съеденных вкусняшек.
Так и жила она у меня все эти дни, больше не скрываясь. Я была не против такого соседства, тем более что она приносила мне спокойствие, будила, если начинали сниться кошмары, усыпляла, топчась лапками по груди или спине. Постепенно я начала разговаривать с ней, как с настоящей подругой, делясь своими мыслями, рассуждая вслух о странностях, происходящих в селе. Казалось, кошка понимала — она смотрела на меня своими зелёными глазами, иногда моргала, как будто соглашалась или упрекала за что-то.
Но, конечно, я знала, что не могу просто оставить её себе. В первую очередь я написала сообщение Андрею: «Твоя чернышка у меня. Всё в порядке, не волнуйся, верну, когда поправлюсь». Что-то внутри подсказывало, что он сильно расстроится, если решит, что она пропала.
«Ты заболела?» — ответ не заставил себя ждать, точно Андрей ждал от меня вестей.
«Немного. Видимо простыла».
Его следующий ответ пришёл почти мгновенно: «Если станет хуже — скажи. У меня есть лекарства». Это короткое сообщение, передавало сдержанную, но настоящую тревогу, и я не могла не улыбнуться, читая его.
«Не надо. Пока справляюсь».
Он не настаивал, однако каждый день отправлял мне знаки вопроса, даже в переписке умудряясь быть кратким в своем беспокойстве. Я, улыбаясь, отвечала, сообщая, что иду на поправку. Однако на самом деле здоровой себя не чувствовала. Если бы не чай Надежды, помогающий преодолеть слабость, наверное меня не хватило бы даже на рутинную, домашнюю работу. Правда Обжорке, как я мысленно звала кошку, запах не нравился, видимо в чае были травы, которые кошки не любили, но тут ей пришлось мне уступить. Никакой другой стимулятор не мог поднять меня на ноги эти дни. А дел по дому хватало.
Лето окончательно вступило в свои права и первая неделя июня выдалась жаркой, что было мне на руку. Я так и не смогла заставить себя зайти нормально в баню, поэтому мылась нагретой водой в сенях, матеря все на свете и в первую очередь власти края, не выдающие субсидии на централизованный водопровод даже для больших сел и деревень.
Все эти дни, лежа в кровати, я мысленно возвращалась к знаку, показавшемуся смутно знакомым и стараясь вспомнить, где именно я его видела. Но мозг упорно отказывался давать нужные воспоминания, словно на них стоял какой-то блок, а голова начинала болеть совсем уж невыносимо. Я закрывала глаза, погружаясь в тревожный сон, полный смутных образов, среди которых явно выделялся образ ярких, зеленых глаз, обладателя которых я хорошо знала. И по которому скучала, волей неволей вспоминая сильные объятия и голос, в котором гнев на мое безрассудство смешивался с заботой. Все эти дни я отчаянно скучала по нему, однако не дергала и от работы не отвлекала.
Открыв глаза, я вздрогнула всем телом. На кровати рядом со мной сидел нахмурившийся Андрей.
Я застыла, мгновенно просыпаясь, и сердце сделало несколько гулких ударов, будто стараясь вырваться наружу. Андрей сидел на краю кровати, его лицо выражало сосредоточенность и скрытую тревогу. Черные глаза смотрели на меня внимательно, почти испытующе.
— Андрей… — я не знала, что сказать, — что ты здесь делаешь?
— Дверь была не заперта, — спокойно ответил он, не давая ни намека на то, что его смутило собственное вторжение. — Ты не отвечала на сообщения.
Не дом, а проходной двор, блин!
Я пыталась вспомнить, когда в последний раз проверяла телефон. Кажется, еще вчера вечером, а потом лихорадка снова захлестнула меня, и я отключилась в горячечном сне.
— Давно ты так? — отрывисто спросил он, кладя прохладную руку мне на лоб.
— С понедельника. Уже шесть дней. Похоже, все-таки без антибиотиков не обойтись, — поморщилась я. — Завтра дойду до ФАПа. Не волнуйся, от простуды пока никто не умирал, не хочу быть первой.
Но вместо улыбки он прищурился и осмотрелся. Обжорка по-хозяйски запрыгнула ему на колени, но он мягко, одним стремительным движением снял
