Несчастье - Эллин Ти
– Только мед достаю я. – Она смеется, кивает мне, и мы идем в подъезд, еще ненадолго оттягивая нашу разлуку.
Уходить от нее на самом деле не хочется совсем, я нашел в Лене все то, чего мне так не хватало последние годы.
Я нашел в ней дом и жизнь, которую мне нравится жить.
Я в целом довольно одинокий человек и никогда на это одиночество не жаловался, комфортно было, жил себе и жил, привык давно к такому, все устраивало. А теперь дома пусто, бесит даже, что никто на ухо не жужжит свои странные истории. Поэтому любовь Лены к кружочкам меня радует: я просматриваю их постоянно, и создается впечатление, что я не один. Она рядом и разрисовывает мою жизнь этой яркостью.
В пороге Лена умудряется стукнуться локтем о ручку двери и чуть не упасть, не удержав равновесие на одной ноге, когда снимает сапог. Я поставлю на звонок от нее песню «Это не девочка, это беда», честное слово. Олицетворяет на десять из десяти.
Я думал, такие только в анекдотах бывают! Но когда мы идем мыть руки и она, прожив в этой квартире миллион лет, путает краны и вместо холодной открывает горячую и чуть не ошпаривает себе руки кипятком, я понимаю, что анекдоты давно кончились, тут все гораздо серьезнее.
– Мед наверху, – тычет она пальцем, когда заходим на кухню, – а я быстро переодену свитер, а то колется, ладно? – спрашивает Лена и убегает в комнату. Мед наверху… Ничему не учит жизнь, да? Достаю банку и только ставлю ее на стол, собираясь снимать крышку, слышу какой-то громкий стук и вскрик Лены. Бегу на звук, залетаю в ее спальню и… и застаю сумасшедшую картину.
Лена стоит у шкафа в одном белье, а рядом с ней разбитая копилка и целая гора монет.
– Что случилось? – спрашиваю, с трудом глядя ей точно в глаза. У нее в руках нет одежды, чтобы прикрыться, и она не суетится у шкафа, чтобы что-то схватить, наоборот, замерла и стоит столбом от шока.
– Копилка почему-то упала, я испугалась… – шепчет она. Дыхание глубокое, грудь вздымается, привлекая еще больше моего внимания. Она не просит отвернуться, как тогда, в ледовом, а я и не найду в себе сил на такие телодвижения.
Скольжу взглядом по точеной фигурке, всей покрытой синяками. Но даже с ними Лена выглядит восхитительно. Надо бы извиниться и выйти, сделать этот чертов чай, а еще лучше – пойти домой и не смущать больше ее, но ноги не слушаются, а глаза просто пожирают красивое тело такой желанной девушки.
Я завтра уеду… Нам не стоит усложнять все еще больше, пока ничего толком не ясно, но мое тело с разумом не согласно, и уже через пару секунд Лена распята у того самого шкафа, и мы целуемся, как ненормальные, ломая все стены. Даже те, которые ломать совершенно не стоило бы…
Целую, обнимаю крепко, а она – в ответ. Позволяет, трогает, дышит тяжело и всхлипывает, когда мои непослушные губы перемещаются ей на шею и ключицы, оставляя поцелуи уже там.
Я чувствую ее пальчики в своих волосах, она теряет голову вместе со мной – не дает отстраниться, прижимает только ближе, тихо стонет, шепчет мое имя, добивая окончательно.
Я не могу оторваться, не могу и не хочу! Это сильнее меня, хотя умом я все еще понимаю, что нам не стоит, но… Но она опять не останавливает, и я клянусь, что не понимаю ровным счетом вообще ни черта! Но катать в голове мысли, когда в руках самая желанная девушка на свете – такая глупость, если честно.
Поэтому я решаю обязательно подумать обо всем потом, а сейчас отдаться своим желаниям, от которых в венах закипает кровь.
Сжимаю бедра Лены, она запрыгивает на меня, обхватывает ногами торс, умудрившись удариться затылком о шкаф. Подкладываю туда руку, чтобы ей не было больше больно, возвращаюсь к губам, и мы снова целуемся, словно до этой секунды на поцелуях стоял запрет, а сейчас его сняли, и мы дорвались.
Лена в моих руках ощущается максимально правильно, и мне в голову стукает мысль, что если вдруг у нас с ней что-то не получится, то я все равно добьюсь своего. Украду, заберу, сделаю так, что в ее мыслях буду один я, буду любить так сильно, что она даже думать не будет ни о ком другом! Сделаю все, чтобы была со мной счастлива, пусть только всегда обнимает вот так, как сейчас: крепко и искренне. И целует так же: отдавая всю себя и миллиарды чувств.
– Саша… – всхлипывает, и как же охренительно это звучит. Я снова целую шею, переходя чуть ниже, и руками сжимаю ягодицы крепко, впиваясь пальцами в округлости.
Она оставляет мои волосы, опускает руки, задирая мою толстовку, и я скидываю ту на пол к чертям.
Тело к телу. Кожа к коже. Мы делимся жаром друг с другом, сходя с ума одновременно, сгорая в этих чувствах, которых настолько много, что за гранью просто!
Наклоняю голову, легонько кусаю округлости грудей, не делая больно, а потом накрываю ртом сосок сквозь тонкую ткань бюстгальтера, срывая с губ Лены долгожданный громкий стон.
Черт возьми… Как она стонет. Я готов слушать эту мелодию перед сном до конца жизни.
– Еще… – просит она, снова прижимая мою голову ближе, и когда я зубами отодвигаю мешающую ткань с груди и провожу по соску языком, то…
– Лена, ты дома? Я пришла, – кричит, видимо, ее мама из прихожей, заставляя нас замереть.
Черт… Твою мать!
Эта пауза отрезвляет моментально, и это первый раз, когда между нами появляется неловкость.
Сорвало крышу, никакого контроля эмоций, поддались порыву, не поговорив и не выяснив, что между нами. А надо было! Надо было думать головой, а не идти на поводу у собственных желаний. Потому что я давлю, знаю, хреново поступаю. И те слова, что она влюблена в другого, внезапно всплывают у меня в голове, заставляя чувствовать вину за то, что я не дал девчонке разобраться в себе.
Ее глаза испуганны, вижу, как ей неудобно, поэтому опускаю на пол и шепчу негромко:
– Прости.
Она не отвечает. Надевает первое, что попадается под руку в шкафу, пока я надеваю толстовку,
