Дружба, Inc - Алиса Лисина
И этот листок безжалостно искомкан. В конце концов, я ведь не знаю, о чем он там с ними беседовал, и не уверена, что инициатива исходила от моего мужа. Партизанка, насколько я видела, вцепилась в него сама. К тому же он вчера наконец-то закончил перевод, на радостях выпил лишнего, чересчур расслабился. Конечно, все равно он вел себя неправильно. Но все же лучше написать что-нибудь помягче.
«Поздравляю с окончанием перевода. Еду на дачу. Будет настроение — звони. А.». А лучше «Целую. А.». В конце концов, для людей, столько лет проживших вместе, «целую» — это нечто вроде «привет», «доброе утро» или «приятного аппетита».
Самочувствие омерзительное. Видимо, я вчера перебрала пива. Усилием воли заставляю себя одеться и напоследок заглядываю в спальню. Муж спит сном праведника, хотя на часах уже одиннадцать. Ничего, через полчаса он встанет, примет душ и сядет за новый перевод.
Разумеется, он не будет менять свою жизнь и искать себе работу. Ведь ему так нравилось сидеть дома и переводить. Наверное, он сказал так специально (чтобы упрекнуть меня за то, что мы слишком много общаемся с друзьями). Все-таки когда человек нетрезвый, сложно понять, что у него в голове. Да, я сужу в том числе и по себе, вы угадали.
Пока машина прогревается, я гоню прочь мысли о вчерашней вечеринке и пытаюсь думать о чем-нибудь другом. Например, о том, что на следующей неделе у нас годовщина знакомства. А денег на подарок у меня нет.
Кажется, вчера в конце вечера я пыталась у кого-то выяснить, когда переведут на карточку последнюю зарплату. И мне сказали, что ее перевели еще в четверг. Значит, вчера я потратила все. Покупать подарок мужу мне не на что. Нет, мысль определенно не лучшая, надо найти другую. А с деньгами на подарок все как-нибудь решится. Может, Игорь раньше получит гонорар. В крайнем случае займу денег у мамы.
Ужасно хочется вернуться домой и забраться в постель. Но я еще в начале недели пообещала, что на выходные приеду на дачу. Просто пообщаться. Без какой-либо цели. По идее муж должен был ехать со мной. Но когда я попыталась его разбудить, он сонно заявил, что не надо его беспокоить. Обидно, но что тут поделаешь?
Я засовываю в рот жевательную резинку на тот случай, если остановит милиция. А то дыхнешь на них, им тоже захочется пива, и на дорогах начнут образовываться пробки. Нехорошо. Надо проявлять сознательность.
На всякий случай вылезаю из машины и осматриваю ее. Колеса вроде не спущены, стекла целы, новых вмятин не появилось. Правда, сложно разобрать, какого цвета она была изначально. Но это не моя вина. В центре с автомойками жуткие проблемы (а ехать на окраину и потом вернуться к дому на заново забрызганной машине не хочется).
Тем более я знаю, какой у нее цвет. «Тиволи», то есть нежно-голубой. Прагматичный папа настаивал на черной. Но я, по совету мужа, выбрала именно эту. Игорь сказал, что черный — чересчур деловой, а я прежде всего женщина. И еще какая. А «Тиволи» — это как раз для меня.
У вас есть сомнения? Тогда произнесите это слово. Нет, не так сухо. И с чем оно у вас ассоциируется? У меня — с восхитительной сексуальной блондинкой, то есть со мной. С омерзительно пахнущим, но так сладко тающим во рту французским сыром. С нежным супом-пюре. С невероятно вкусными соусами.
И с пороком, конечно. О чем еще думать восхитительной сексуальной блондинке, отведавшей супов-пюре и сыра? Только о чем-нибудь очень и очень стыдном. И я имела в виду вовсе не еще одну порцию супа и сыра, а десерт. Такой очень своеобразный десерт. Впрочем, это не важно.
До дачи ровно сорок пять километров. По выходным на это уходит порядка тридцати минут. Давно мечтаю как-нибудь побить собственный рекорд, но в таком состоянии делать это ни к чему. И я неспешно трогаюсь с места, прекрасно зная, что через десять минут забуду о похмелье и буду гнать с максимальной скоростью. Привычка, что тут поделаешь.
Объем двигателя моей маленькой «пежо» — всего 1.4. Для окружной и пустых трасс этого, конечно, маловато (хотя сто двадцать она развивает без проблем). Но ездить на ней по городу — одно удовольствие. Маленькая, верткая, юркая. Вот и сейчас я ловко обхожу троллейбус, слегка его подрезаю и вписываюсь в поворот как раз в тот момент, когда стрелка гаснет. И естественно, натыкаюсь на гаишника.
Помните тот замечательный анекдот про то, как по трассе летит «шестисотый» «мерседес», а на дорогу один за другим выскакивают машущие жезлами гаишники, пытающиеся его затормозить? Жутко смешно, правда? Особенно концовка, в которой «мерседес» наконец встает, из него с трудом вылезает пьяный водитель и орет: «Ну и надоели вы мне, продавцы полосатых палок!» Я от них, признаться, тоже не в восторге. Тем более что один из них сейчас будет пытаться продать свою полосатую палку мне.
— Нарушаем? — Милиционер немолод и угрюм. — Документы…
На обворожительную улыбку у меня сейчас нет сил. Я молча протягиваю ему книжечку, в которой лежат права, и искоса за ним наблюдаю. У меня очень хитрая книжечка (сделанная по совету папы). Открываешь ее, а на первой страничке папино фото в генеральской форме. Права уже на второй. Машина, кстати, тоже оформлена на папу (дабы ни у кого не возникло желания заподозрить меня в угоне либо попробовать ее эвакуировать).
Гаишник раскрывает книжечку и с удивлением всматривается в папино фото. А потом переводит взгляд на меня. Кажется, он пытается понять, почему я на фотографии такая странная. Или почему папа загримировался под женщину и в таком виде сел за руль. Наверное, у гаишника вчера тоже была корпоративная вечеринка. Но полагаю, что он выпил больше, чем я.
— Счастливого пути!
Как приятно услышать добрые слова и теплые пожелания. Правда, я подозреваю, что он произнес это не совсем искренне (ведь от него уплыл верный штраф). Я ему сочувствую, но мне еще хуже. Мне не хватает на подарок мужу девятисот восьмидесяти евро. Нет, скорее девятисот пятидесяти (все-таки от вчерашнего гонорара у меня еще кое-что осталось). Правда, расскажи я это гаишнику, он огорчился бы еще больше.
Хотя чего я, собственно, зациклилась на этих сережках? Ведь
