Я (не) буду твоей - Мая Грей
— Тома, у меня уже сердце болит, — взвыла я. — Не показывай мне, пожалуйста, — прошу её.
— Дин, да у тебя нет сердца! — заявляет она. — Посмотри, как он рисковал ради тебя! — тычет в меня телефоном. — Неужели не видишь, как сильно он тебя любит? Ну поговори с ним, пожалуйста, — умоляет она.
— Том, потише можешь? — успокаиваю её. — Сейчас Аселька прибежит и запретит мне с тобой разговаривать.
— А ты из-за Асели не разговариваешь с ним? — обиженно сдвинула брови.
— Нет, я сама не хочу. Пока. И не надо выступать в качестве парламентера. Я знаю, ты ему всё слово в слово докладываешь. Зачем ему помогаешь? Не ты ли говорила, что он абьюзер, шизик и психопат? — с упреком смотрю на неё.
— Ну говорила, — признает с сожалением, — я же не знала, что он такой… такой классный. Видела бы ты, как эффектно он появился на днюхе, — её глаза светятся от эмоций.
— Ты уже рассказывала. Двадцать раз, — чувствую, что устаю от её излишней эмоциональности.
— Ну можно в двадцать первый раз расскажу? Ну пожалуйста, ну пожалуйста, — сложила ладошки, умоляя меня. — Ты сама представь: тамада объявляет, что сейчас на сцену выйдет непревзойдённый, талантливый, красивый певец. Он имеет в виду двойника Димаша, а в это время Дамир с огромным букетом цветов подходит ко мне, чтобы поздороваться и поздравить. Тамада опешил, передаёт микрофон Дамиру, который совсем не похож на Димаша. Дамир тоже в непонятках: только подошёл, а ему сразу микрофон и речь. Он извинился за опоздание, пошутил, мол, подарок долго оформлял, бантик всё никак не мог завязать, и подаёт мне конверт. Тамада такой: ‘Давай, пой, подарки просто так не дарят, надо ещё спеть песню Димаша “Лебеди”.’ А Дамир удивился, но не отказался, только сказал, что песню Димаша не знает, а если бы знал, не потянул бы. Типа где он, а где Димаш. Но сказал, что споёт другую. Говорит диджею какую и начинает петь, — Томка схватилась за сердце. — Ты бы слышала, Дина, как он поёт, каким бархатистым голосом он выдал:
Люби меня, люби,
Жарким огнём,
Ночью и днём,
Сердце сжигая.
Люби меня, люби,
Не улетай,
Не исчезай,
Я умоляю,
Люби меня, люби…
Весь зал в ступоре. Никто не понимает, кто он. Видела бы ты лицо Эльмирки в этот момент — челюсть отвисла, слюнки текут. А Дамир поёт для тебя, глазами ищет тебя в зале и не находит. Уже краснеет от ярости, что не видит тебя.
А потом тамада мне такой: ‘Давай, показывай, че за подарок он принёс, удиви народ. На че, мол, весь первый стол бантик не мог завязать, что пришёл после антракта.’ Я открываю конверт, а там… коленки трясутся, сердце трепещет, глазам своим не верю, выговорить не могу. Тамада такой: ‘Че, путёвка на Мальдивы?’ Я головой мотаю, мол, на Мальдивах я уже была. Он берёт конверт и сам объявляет:
Два билета на концерт Димаша в Питер! С перелётом и проживанием! Полный фарш!
Томка прикрыла веки, погружаясь в воспоминания о том счастливом моменте на своём дне рождения. Радости-то сколько! Это только у нас можно жить со звездой в одной стране, а ехать к нему на концерт в другую.
— Девчонки-то его узнали, — продолжила Тома. — Зовут к своему столу: ‘Ринат, давай, иди к нам, Динка здесь сидит, сейчас она подойдёт.’ Он счастливый идёт, садится за этот почти бабский стол, знакомится с Темкой, Каринкой и остальными девчонками. Эльмирка чуть ли не сразу на него вешается. Зря я её посадила с нашими девчонками. Она сама напросилась, говорит: ‘Не хочу сидеть с роднёй, сажай с девчонками.’ Узнала, что он твой муж, чуть не взорвалась от зависти. Девчонки просто охренели, когда услышали, что он никакой не Ринат, а Дамир, и не жених, а целый муж.
Тома захлёбывалась в своих эмоциях, а я представляла перекошенное лицо Эльмиры — её ‘двухметровой’ двоюродной сестры, с которой мы с Томой учились на инязе. Эльмира всегда недолюбливала меня и смотрела сверху вниз в буквальном смысле слова. Считала меня замухрышкой и, наверное, здорово удивилась, увидев, какой у замухрышки муж.
Дамир, почувствовав неладное, начал искать меня по всему ресторану. Тома, как она сама говорит, тоже не могла успокоиться и присоединилась к нему, оставив своих гостей. Благо тамада организовал интересную программу, и никто не заметил её отсутствия.
Не найдя меня в ресторане и не дозвонившись, Тома позвонила Асель, и та сообщила, что к ней заходил поддатый Ринат, а потом отправился в ресторан, чтобы поговорить со мной. Услышав это, они забили тревогу. Самир приказал охранникам пересмотреть записи камер наблюдения, и тогда они заметили момент, когда машина Рината выехала с парковки. В городе был объявлен план перехват. Тома, оставив гостей в неведении, вместе с Самиром села в машину Дамира и бросилась на поиски меня.
— Дин, может, поедем вместе на концерт Димаша? Он через две недели. Развеешься? — Тома смотрит на меня жалобно.
— Нет, Тома, я никуда не хочу ехать. Вон, Асельке предложи. Она обожает Димаша. Встретила бы его — задушила в своих объятиях, — усмехаюсь.
Пока Аселька душит меня своим излишним беспокойством. Боится, что всё повторится, как восемь лет назад. Но я — нормально. Может, потому что Ринату не удалось меня изнасиловать. Но то, что он сделал… Избавиться бы скорее от невыносимо противного ощущения присутствия его мочи на моём теле, особенно на лице.
Проходит третий день после этого кошмара, но я всё ещё испытываю отвращение к самой себе. Моя кожа всё ещё ощущает жжение горячей мочи, а нос по-прежнему улавливает её едкий запах. Мой мозг никак не может стереть из памяти этот момент унижения. Словно этот запах въелся в меня, став частью моего существа. И сколько бы я ни старалась избавиться от этого чувства, оно упорно возвращается, лишая меня покоя.
— Дин, ну посмотри на него! — воскликнула Тома, взобравшись на подоконник и заглянув вниз во двор. — Бедный, сидит как неприкаянный, курит без конца. В одной футболке, на холодной трубе, а на улице, между прочим, не больше 10 градусов! Тебе его совсем не жаль?
— Он не мерзнет, Тома, не переживай за него. Сейчас хоть на улице сидит, а эти дни в подъезде
