Многогранники - Способина Наталья "Ledi Fiona"
— Ну хватит, а? — попросил он. — Я утешать не умею.
— Что ты в ней нашел? — всхлипнула Юла и потянула за завязки его толстовки так, что капюшон больно врезался ему в шею.
— А ты что — в Крестовском? — парировал он, не желая говорить о Машке. Особенно сегодня.
— Ну как же, — театрально воодушевилась Юла, — он богатый, красивый…
— Господи, Шилова, — вздохнул Димка, — какая же чушь у тебя в голове!
— Зато у тебя не чушь! — Юла оттолкнула его и принялась рыться в сумочке.
Димка вынул из кармана бумажные салфетки. Юла взяла одну и стала осторожно промокать под глазами, приоткрыв рот.
— Слушай, всегда хотел спросить: а почему вы, когда краситесь, рот открываете, или вот сейчас?
— Блин, Волков, — простонала Юла, — каждый раз, когда я начинаю подозревать в тебе тактичность, ты меня возвращаешь с небес на землю!
Димка заржал, потому что, кажется, Юла отошла и рыдать больше не собиралась.
Поревев, она уже не выглядела красивой. Губы покраснели, нос — тоже. Глаза стали как у декоративных кроликов — у него в детстве такой был, красноглазый. Этим наблюдением с зацикленной на своей внешности Юлой он, конечно, делиться не стал. Вместо этого терпеливо ждал, пока она утрется и они наконец уйдут.
Юла сунула испачканную салфетку в кармашек сумки и вдруг, шагнув вперед, обняла Димку за шею.
Димка замер, однако сбрасывать ее руки не стал. Почему, он и сам не знал, хотя дураку было понятно, что сейчас произойдет. Юла привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам.
Димкин мозг прострелила мысль, что если фотосессию еще можно было объяснить тем, что Юла оказалась в сложной ситуации из-за своих глупых комплексов, то поцелуй объяснять будет нечем. Как и Машкино рандеву с Крестовским. Юла задрала на нем толстовку, потом футболку и прижала холодные ладони к его бокам. Димка вздрогнул и собрался было прекратить эти вольности, но вместо этого, накрыв ее руки своими, ответил на поцелуй.
Целоваться с Юлой было бы круто, если бы не куча но, которые принялись вертеться в его голове, стоило чуть отвлечься от всплеска эмоций. Машка, Крестовский, ситуация с Лялькой — все это не давало расслабиться, как он ни старался.
Юла отстранилась сама. По инерции Димка потянулся было за ней, однако быстро пришел в себя. Вообще-то после сегодняшнего Крестовский имеет полное моральное право оторвать ему голову, и Димка, пожалуй, даже не будет особенно сопротивляться.
Он выпустил руки Юлы, которые по-прежнему прижимал к своим бокам, и отступил назад.
— Волков, Волков… — голос Юлы прозвучал грустно. — Спасибо тебе.
Больше ничего не добавив, она пошла вниз, а Димка, прихватив с подоконника рюкзак и ветровку, поплелся следом, размышляя о том, как Юла умудряется не переломать себе ноги на таких каблуках, тем более на лестнице. Вот Машка каблуки не носит. От мысли о Машке на душе стало гадко.
Он говорил, что Шилова — дура? Ни фига. Самый большой дурак здесь — он.
Глава 16
Я — индикатор твоих настроений.
Расставшись с Крестовским, Маша всю дорогу прокручивала в голове произошедшее. Она была рада, что впереди выходные, потому что ей нужно было время, чтобы прийти в себя. Сначала она хотела позвонить Димке, но потом поняла, что по телефону обсуждать сложившуюся ситуацию глупо. Они должны решить этот вопрос с глазу на глаз.
У Димки был повод злиться. И хотя Маша убеждала себя, что ничего предосудительного на яхте не было, в глубине души она понимала: было. Она не просто ужинала с Крестовским, она рассказала ему свою тайну, а еще, судя по фото, она смотрела на него так, что теперь впору было провалиться под землю.
Вечер пятницы Маша провела с папой. Родители, кажется, поругались. Во всяком случае, мама ушла к подруге, что бывало крайне редко. Папа же заглянул к Маше в комнату и, прижавшись щекой к косяку, сказал:
— Манюш, посмотрим «Доспехи Бога»?
Папа обожал фильмы с Джеки Чаном, и Маша волей-неволей знала их наизусть, но как раз «Доспехи Бога» она любила. Впрочем, даже если бы ненавидела, все равно составила бы отцу компанию.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})От папы пахло одеколоном и немного потом: знакомый с детства запах. Маша положила голову ему на плечо и слушала, как он дышит. В голове почему-то крутились слова Крестовского о том, что, если бы отец узнал, он убил бы этого дядю Колю, потому что Маша — его девочка.
— Пап, — позвала она.
— М?
— А если бы меня кто-то обидел, ты бы за меня заступился?
— Тебя обижают? — Папа поставил фильм на паузу и сдвинулся в сторону. Маше пришлось выпрямиться.
— Нет, гипотетически.
Отец потер подбородок, как делал, когда проверял, не пора ли ему бриться.
— Все-таки обижает кто-то из твоих мажоров? — прищурился он. — А Димка твой что? Молчит?
Маша вспомнила мерзкого дядю Колю. Он был выше папы, у него, кажется, не было пивного животика и точно не было седины.
— Нет, — вздохнула Маша, решив, что Крестовский вправду излишне идеализирует мир. Если его отец мог с легкостью разрулить любую ситуацию, это означало лишь, что Крестовскому повезло. — Мне просто стало интересно. Правда. Меня никто не обижает.
Отец некоторое время пристально смотрел на нее, а потом вновь запустил фильм и сел в прежнюю позу. Маша опять устроилась на его плече.
— Ты не молчи, Манюш, ладно? Если вдруг тебя обидят, а твой Димка не решит вопрос, ты говори.
— Хорошо, — ровно сказала Маша, понимая, что права была она, а не Крестовский.
— Помнишь, как у бабушки ты всегда меня звала, чтобы я крапиву срубил? — вдруг сказал отец. — Крапива выше тебя была.
— Помню, — улыбнулась Маша и не стала говорить, что в ее жизни у бабушки было кое-что пострашнее крапивы.
Мама пришла, когда фильм уже почти заканчивался. Маша с папой не стали выходить ей навстречу, потому что неудачные дубли, собранные в конце, были их любимой частью фильма. Мама тоже не стала заходить в зал, а отправилась на кухню.
Когда экран погас и отец, выключив телевизор, направился прямиком в ванную, Маша окончательно поняла, что в их семье творится что-то неладное.
— Мам, вы поссорились? — спросила она, заглянув на кухню.
Мама повернулась к Маше и пожала плечами:
— Люди иногда ссорятся.
Даже уставшая, она все равно выглядела очень красивой.
— Но это же несерьезно?
— А у вас с Дмитрием? — вдруг спросила мама, очевидно, решив, что лучшая защита — это нападение.
— У нас несерьезно. Просто дуемся, — ответила Маша, хотя ей стало жутко неприятно от этой темы.
— Вот и мы дуемся. Уже много лет как, — зачем-то добавила мама.
— Мам, — Маше вдруг стало страшно, и, подойдя к маме, она что есть силы ее обняла. Мама обняла ее в ответ. — Вы же не разведетесь? — шепотом спросила Маша, вспоминая, что больше половины ее группы жили либо в неполных семьях, либо с отчимами.
В голову пришло, что мама выглядит намного моложе папы, а еще что ей самой уже есть восемнадцать и родители в общем-то выполнили свой родительский долг. Мама выбралась из Машиных объятий и открыла холодильник. Долго смотрела на полки, будто не могла решить, что ей съесть. Маша с замершим сердцем ждала ответа.
— Из-за чего вы с Дмитрием дуетесь друг на друга? — не оборачиваясь, спросила мама.
— Ответь про вас с папой, и я расскажу, — дрогнувшим голосом попросила Маша.
— Нет, Маша, мы не разведемся. Поздно нам уже…
— Что «поздно»?
— Все поздно, Машка.
Мама захлопнула холодильник, так ничего и не достав, включила чайник, взяла с полки две кружки.
— Ну, теперь твоя очередь.
На этот раз мама развернулась и, прислонившись к столу, в упор посмотрела на Машу. На маме были джинсы и водолазка, и Маша подумала, что хотела бы в почти сорок лет иметь такую фигуру.
— Я жду.
— Ну ты же сама хотела, чтобы мы не общались, — произнесла Маша.
— И ты прямо так сразу исполнила мое желание? — недоверчиво уточнила мама.