Время неба - Тори Ру
Я привыкла жить под диктовку и избегать ответственности, и буду держаться за хорошо знакомую реальность до тех пор, пока не умру. Буду оглядываться на мнение окружающих, а они, чувствуя мою слабость, продолжат учить уму-разуму и презирать.
Однако от гадкого ощущения совершаемой ошибки сосет под ложечкой. За эти короткие месяцы Тимур стал для меня по-настоящему близким, родным человеком. Я накрепко привязалась к нему, и сейчас вырываю из сердца наживую — с кровью, с корнями.
По ламинату шаркают шаги, мама бесцеремонно распахивает дверь, входит в сырую мрачную комнату и протягивает мне стакан с соком. Прищурившись, скептически рассматривает меня и огорошивает:
— Дерьмово выглядишь. Совершенно точно поправилась, питайся правильно, а лучше — выдержи пару месяцев строгой диеты… — Она приподнимается на цыпочки, и, отдернув шторку, выглядывает в окно. — Всю ночь думала о Диме. Вот это парень! Расспросила Филимонову подробнее. Он ни разу не был женат, потому что все никак не найдет ту самую!..
— Это как минимум странно, мам… — вклиниваюсь в ее монолог, но лишь сильнее раззадориваю.
— Ты видела, какие у него часы? А как глаза блестели? Само в руки идет. Сегодня же напои его и поезжай в гости. Такие шансы на дороге не валяются. В твоем случае — это вообще несказанное везение, дуреха!
— А как же любовь? — откровенно издеваюсь, и мама нервно поводит плечами:
— Нет ее. Поумничай мне еще…
Молча глотаю сок. От кислятины сводит скулы.
Я бы задала ей сакраментальный вопрос, почему в таком случае она, как ненормальная, цеплялась за моего никчемного отца, но благоразумно прикусываю язык. Грандиозный утренний скандал не входит в мои планы.
***
Ровно в десять, как и условились, за забором раздается шуршание шин, мама, предусмотрительно на меня шикнув, натягивает приторную улыбочку и, всучив рюкзак, выталкивает к калитке. Сердечно приветствует вышедшего из авто Диму — в кипенно-белой футболке, светлых джинсах и черных очках, и тот обращает ко мне сияющее лицо.
— Привет, Майя. Как дела?
— Н-неплохо… Привет! — заикаюсь и заправляю за ухо надоедливую прядь. Ни дать ни взять непуганая девственница, робеющая перед властным героем из бульварного романа. Однажды мы с Тимуром весь вечер посвятили их чтению и ржали, как ненормальные.
Он тяжеловесно красив, каждым жестом транслирует снисхождение и готовность разрулить все мои проблемы, он слишком хорош для меня, нет смысла даже пытаться…
Знаю наперед: общение наше скоро закончится, и заранее подбираю слова, чтобы при первом же удобном случае технично слиться.
Топчусь на месте, рассматриваю пыльные кеды и извожусь от маминой болтовни и топорной актерской игры — она изображает перед Димой радушную хозяйку, любящую родительницу, свою в доску чувиху, и это поистине ужасно.
Нагрузив в дорогу напутствиями и пакетом скороспелых яблок, она подается ко мне и вдруг обнимает. На миг я верю в искренность ее порыва и едва не даю волю слезам, но тут же усмехаюсь от досады и разочарования — как бы не так…
— Я сказала: только попробуй… — шипит она, засовывая в мой карман пару мятых купюр. — Только попробуй его упустить!..
— Мам, я тебя поняла!.. — Вспоминаю о деньгах, оставленных Эльвирой на кухонном столе, и резко отшатываюсь. Улыбаюсь Диме, игриво машу рукой и, протиснувшись в гостеприимно распахнутую дверцу машины, устраиваюсь на переднем сиденье. Он вальяжно опускается рядом, поворачивает ключ зажигания, наглухо задраивает окна.
Урчит мотор, пасторальные пейзажи медленно приходят в движение, а я погружаюсь в тяжелые думы.
Пока я прячусь от собственноручно сотворенных косяков и зализываю раны, Тимур ищет ответы. И наверняка сегодня же явится, чтобы потребовать объяснений.
Я злюсь на него. Я его ненавижу!
За упрямство и упертость. За проницательность, мудрость и рассудительность. За внешность, познания, навыки и таланты. За все моменты доверия, тепла и счастья, что он мне подарил.
За тонированным стеклом пролегают зелено-желтые поля и поселки с черными заплатками огородов, тихая музыка — слишком легкая и невесомая — вместе с кондиционированным ветерком летает по салону, пробирается за шиворот и вызывает дрожь.
Дима постукивает по рулю пальцами, самодовольно ухмыляется и время от времени кивает мне, будто наши отношения — уже свершившийся факт.
Я рядом с этим взрослым состоявшимся мужчиной.
Идеальная картинка идеальной жизни.
Откидываюсь на подголовник и расслабляюсь, отгоняя ощущение чужой параллельной реальности, странного бессмысленного кино, куда меня вклеили при помощи монтажа.
Черт возьми, почему нет?..
Почему бы не представить другое будущее — правильное и светлое, в котором мы с Тимуром не держимся друг за друга мертвой хваткой?..
Прикрываю глаза и глубоко дышу.
Если он не внемлет моим доводам и не отвалит, я уничтожу его. Ударю. Закачу истерику. Расцарапаю лицо.
Отдираю яркое покрытие с очередного ни в чем не повинного ногтя, и внезапно понимаю, что Дима все это время что-то мне увлеченно рассказывает.
Расплавленный жарой город огромным ощетинившимся зверем выскакивает из-за холма, слепит оконными бликами, оглушает моторами, басами ультрамодных бэнгеров и ревом клаксонов, забивается в ноздри пылью и смогом.
Дима эффектно выруливает с шоссе на второстепенную улицу, уточняет мой адрес, но я рассыпаюсь в благодарностях и прошу высадить меня у остановки.
Я не на шутку опасаюсь, что во дворе ждет Тимур — сидит на лавочке у подъезда, пугая соседок габаритами, нелепой одеждой и мрачным видом.
— Все в силе? В семь на набережной, — напоминает Дима, поправляя очки с непроницаемо-черными стеклами, и я улыбаюсь:
— И ни минутой позже! Встретимся у фонтана. Как в кино…
Не хочу никакой романтики и прогулок под луной, но так до вечера появляется цель, и она не позволит развалиться на части, даже если прямо сейчас мне предстоит взглянуть Тимуру в глаза и, не дрогнув, плюнуть в душу.
На затекших ногах ковыляю во двор, полупустой рюкзак тянет к земле, тени ветвей переплетаются с трещинами асфальта, неминуемо приближая меня к развязке.
Я почти осязаю надежное присутствие Тимура и аромат пахнущего
