Три недели другой жизни 2 (СИ) - Арина Вольцева
— У меня все схвачено, — ухмыльнулся довольно Сурков.
Матвей прикрыл глаза. Как быть?.. Эта фирма — его детище, то, что он собирался оставить своим детям, во что на протяжении всех этих лет вкладывал силы и душу!
— Даю тебе два дня, — с барского плеча " подарил" ему Сурков срок.
— Можно вопрос? — хмуро посмотрел на него Матвей. — Как жена? — это был самый важный вопрос, терзающий его за все время заключения. Он просто не мог больше быть в неведении.
— Она в больнице…
Матвей похолодел.
— Вроде, не доходила до срока. Увы, не быть тебе папашей… Хотя… любовница тебе, поди, родит, не переживай, — противно прогоготал Сурков. — Не влез бы ты в долги, разродилась бы твоя женушка как положено. А так, наверное, переволновалась. Впрочем… это лирическое отступление. Через два дня приду с бумагами.
Мир застыл. Матвей даже не слышал, как вышел Сурков, как громко лязгнул старый замок… Аня очень сильно переживала и не смогла выносить детей. Их предупреждали о таком риске в самом начале всего лечения. И он во всем этом виноват! В том, что ее мечта никогда не осуществится!
Сердце защемило, и мужчина почувствовал, что задыхается от огромного кома в горле, сиплое дыхание с трудом протискивалось сквозь сжатые зубы, а из груди против воли вырвался будто волчий вой — протяжный, надрывный, мучительный.
Этого он себе никогда не простит!
Глава 35
Через два дня он, скрепя сердце, подписал все бумаги, по которым его, Матвея, фирма переходила Суркову. Расписка — оригинал — была уничтожена прямо тут же, но его предупредили, что задержат на несколько дней, чтобы договор вошел в силу. Альтернативы не было, а что-то говорить против он не решался, так как ему четко дали понять, что за Машей еще наблюдают, хотя и она тоже уже легла в больницу.
От неизвестности и переживаний он не мог ни спать, ни есть, нервно вскидывал голову на каждый непривычный звук и поэтому, когда на следующую ночь к нему в каморку тихо прокрались двое, был наготове. Если бы он спал, то точно бы не проснулся.
Почувствовав, как на шею мягко, почти ласково, опустился какой-то шнурок, Матвей напрягся. И как только тот, кто держал удавку в руках, усилил давление, а второй склонился над ним, стараясь разглядеть в тусклом свете его лицо, он молниеносно ногами откинул второго и кувыркнулся назад, выпутавшись из петли, одновременно сбивая с ног первого. Мысленно благодаря Кривого, что отстегнул его на ночь, он встал в бойцовскую стойку.
После громкого матерка и секундной заминки убийцы поняли, что первоначальный план убрать Матвея по-тихому с треском провалился, поэтому решили действовать напрямую, как привычнее. Заходя с двух сторон и загоняя его в угол, они медленно и издевательски сокращали расстояние до него.
Напряженное тело не подвело Матвея, он легко отбивал удары и выпады противников, успевая уворачиваться от перекрестных действий. Жуткое молчание, нарушаемое лишь громким дыханием и глухими стонами, когда чей-то кулак достигал цели, помогало сконцентрироваться и реагировать на каждый шорох, благодаря обостренному слуху.
Но как бы ни отбивался Матвей, силы со временем стали его покидать. Недосып, нервное напряжение, недоедание и почти ежедневные измывательства на ринге и после него сделали свое дело — будто батарейка у тела садилась. Матвей остро ощущал, как оно из последних сил пытается сопротивляться, как чаще он стал пропускать удары… Мысленно, пожалуй, он уже простился с этим светом, жалея лишь об одном: что не увидит своих детей. И, конечно же, Аню. Его жена, его школьная юношеская любовь, так внезапно встреченная и завоеванная спустя годы — именно она стала смыслом жизни его последних лет, его дыханием, его вдохновением, его силой… Она справится! В этом он был уверен, почти опуская налитые свинцом руки и резко откидывая голову от пропущенного удара кулаком в скулу.
Как бы ни старался устоять, все же Матвей упал, хрипя и корчась на ледяном бетонном грязном полу, почти теряя сознание… На шею лег в шершавом прикосновении шнурок, а в спину лежавшего мужчины уперлось колено, пригвоздив его к бетонному покрытию…
Когда в каморке раздался посторонний шум, он на него уже не среагировал, не найдя в себе сил даже переместить взгляд, перед которым стали разбегаться разноцветные круги, чтобы посмотреть, что происходит.
— Вставай! — кто-то требовательно потянул его за плечо, двумя точными выстрелами, смягченными глушителем на стволе пистолета, молниеносно убрав его убийц и дергая ослабевшее тело Матвея вверх. — Давай же, мужик, времени в обрез, порешают обоих!
Пытаясь утереть рукой кровавое месиво, застилавшее глаза, и отдышаться, Матвей пригляделся к обладателю этого обеспокоенного шепота.
Им оказался тот самый парнишка, ввалившийся несколько дней назад к Матвею в камеру и потом принесший свежую одежду.
Собрав последние остатки сил, Матвей поднялся, шипя и выдыхая сквозь намертво стиснутые зубы, хрипя искореженными связками. Оценив его состояние, паренек юркнул ему под руку, почти полностью взвалив на себя. Практически неся пленника на своем тщедушном тельце, спаситель, осторожно оглядываясь по сторонам, вывел Матвея из его камеры, тихонько преодолевая темные закоулки коридоров. Несколько раз оставляя Матвея в каком-нибудь углу, он сам уходил на несколько шагов вперед, проверяя, можно ли пройти и нет ли охраны, а потом возвращался и опять тащил практически обессиленного мужчину.
Через несколько минут, показавшихся вечностью, парнишка вывел Матвея через черный ход и усадил на заднее сидение в большой джип, заранее подогнанный прямо к двери. Фонарь осветил его лицо, и Матвей, впервые разглядев его как следует, понял, что на самом деле мужчина — его ровесник.
Тронувшись с места, он, не оборачиваясь, тихо велел Матвею:
