Тилли Коул - Милый дом (ЛП)

Боль исказила его лицо, и он лег на меня, спешно покрывая поцелуями мои губы, щеки, лоб.

– Молли, детка, ты разбиваешь мое долбаное сердце.

Я незаметно утерла непрошеную слезу.

– Это правда, и я никому этого не говорила до сего момента… до тебя. Для меня это очень тяжело. Просто поразительно, какой оглушительной может быть тишина, беспрестанно напоминающая тебе, что ты совершенно одна в этом мире.

Ромео нервно облизал нижнюю губу, и глаза его заблестели.

– Могу я кое-что тебе сказать?

Я смущенно кивнула. Он пробежался пальцами по моей щеке, но скорее набираясь силы, чем успокаивая меня.

– Я тоже отчаянно одинок.

Я не смогла сдержаться, слезы полились ручьем, и Ромео прижался лицом к моей шее, справляясь с нашей общей болью. Мы держались друг за друга, как за спасательный круг.

Я ощутила горечь соленых слез, скатывающихся на мои губы. Спустя несколько минут столь необходимой близости, Ромео поднял голову, и абсолютное спокойствие отражалось в его глазах.

– Мы больше не должны чувствовать себя одинокими, детка. У тебя есть я, а у меня – ты.

– Это безумие, Ромео. Мы знаем друг друга всего ничего, а мне кажется, будто всю жизнь.

Его губы растянулись в ухмылке.

– Мы предназначены друг другу звездами, Шекспир. Несчастные влюбленные, предназначенные друг другу звездами. И у нас впереди целая жизнь, чтобы узнать друг друга, в отличие от наших тезок. Я позабочусь, чтобы мы жили долго и счастливо.

Положив ладони на пылающие щеки Ромео, я притянула его к своим губам. С минуту он позволял мне вести, после чего отстранился и игриво покачал пальцем у меня перед носом, напоминая не выходить за границы дозволенного.

Резко скатился с меня и лег на спину, я положила руку ему на живот и удобно устроила голову на груди.

– М-м-м… – задумчиво протянула я.

– Что, детка? – спросил он, поглаживая мои волосы.

– Так удивительно слышать биение чьего-то сердца рядом со своим.

– Мол…

– Тсс… просто… дай мне послушать. Это дарит мне чувство невероятной… завершенности.

Сильные руки крепко прижали меня к груди, и я расслабилась, слушая ритм его сердца.

Спустя несколько минут тишины Ромео спросил:

– Эта цитата на твоем бедре, расскажи мне о ней. – Я напряглась, но Ромео обнял меня еще крепче. – Я с тобой, детка.

– Мой… – Я прочистила горло, пересохшее от переживаний. – Мой отец использовал эту цитату в своей предсмертной записке. Он говорил мне ее каждый вечер перед сном, и я хотела как-то сохранить память о нем, просто чтобы никогда не забыть.

Я услышала, как Ромео тихонько вздохнул в сочувствии.

– И ты это запомнила? – спросил он.

Я кивнула на его теплой обнаженной коже.

– Да. Я запомнила это хорошо и надолго, но у меня до сих пор есть та записка.

Он немного передвинулся.

– Правда?

Я приподнялась на локте, заметив, как он занервничал, и поняла: он понятия не имеет, что на это ответить.

– Хочешь ее прочесть?

Он выглядел на удивление напуганным.

– Зачем?

– Затем, что никто, кроме меня и бабушки, ее не читал. Мне бы хотелось поделиться этим с тобой. Я с каждым днем все больше и больше хочу тебе раскрываться. Это может помочь тебе понять кое-что… обо мне.

– Хорошо, – согласился он, широко раскрыв глаза.

Я медленно встала с кровати и подошла к шкафу. Достала старинную дубовую шкатулку, хранившуюся на самом верху, и повернулась к Ромео, который беззастенчиво наслаждался видом моего обнаженного тела.

Я покачала головой и рассмеялась.

– Ты неисправим.

– Просто чтоб ты знала: сегодня ночью я возьму тебя еще раз. Я зависим, Шекспир. Как долбаный наркоман.

Привычная дрожь прошла по телу, пока я приближалась к нему. Он притянул меня в тепло своих объятий. Открыв шкатулку, я достала потертый пожелтевший заламинированный клочок бумаги и трясущимися руками передала его Ромео, который начал читать про себя.

Тишина давила все сильнее, мне было необходимо некоторое пространство. Я накинула свой новый черный шелковый халатик до колен, подошла к балкону и глубоко вдохнула свежий воздух, наблюдая, как деревья плавно раскачиваются на вечернем ветру. Неважно, сколько раз я читала эту записку, мне каждый раз было больно, и слова сами собой всплыли в моей голове:

Моя малышка Молли-пупс, это самое сложное письмо, которое мне когда-либо приходилось писать.

Во-первых, я хочу, чтобы ты знала: я любил тебя сильнее, чем любой отец когда-либо любил свою малышку с самого основания мира. Ты радость глаз моих и лучшее, что я сделал в своей жизни.

Знаю, сейчас тебе слишком тяжело все это понять, но ты поймешь, со временем. Я хочу объяснить, почему оставил тебя, и хочу, чтобы ты знала: это не из-за того, что ты что-то сделала неправильно.

В своей жизни я любил многих людей, но то, как я любил твою маму, было чем-то необъяснимым. День, когда ты родилась, стал одновременно самым счастливым и самым печальным в моей жизни. Самым счастливым – потому что появилась ты, самым печальным – потому что я потерял половину своей души.

Я был разбит, Молли, и только Бог мог меня исцелить.

Однажды, моя милая девочка, какой-нибудь счастливчик поможет тебе понять, что значит любить. Он поднимет тебя над землей и покажет, каково это – отдать кому-то свое сердце и добровольно предложить в дар свою душу, которая навеки будет принадлежать ему. Убедись, что он достоин твоего сердца, и сделай все, что в твоих силах, дабы защитить то, что у вас есть.

В будущем, когда станешь старше и мудрее, ты наверняка оглянешься на мой уход, и у тебя возникнут вопросы, опасения, обвинения за то, что бросил тебя в столь юном возрасте – на этот счет у меня нет подходящих объяснений, которые смогли бы принести тебе покой. Люди могут сказать, что я был эгоистичен, оставляя тебя, но я считаю, более эгоистичным было заставлять тебя жить с отцом, существующим лишь наполовину.

С момента смерти твоей мамы моя жизнь стала одинокой и печальной, вы с бабушкой были единственным светом в моей тьме. Хочу, чтобы ты знала: я обрел покой и я в самом счастливом месте, которое только можно представить – в объятиях твоей мамы, на веки вечные.

Живи полной жизнью, моя дорогая девочка, и однажды, когда пожелает Господь, я встречу тебя у ворот рая, чтобы ты снова запрыгнула в мои объятия, а я покружил тебя, говоря, какая ты красивая, и познакомил тебя с мамой… на которую ты так похожа.