Вера Колочкова - Леди Макбет Маркелова переулка
– Ну… Не знаю. Я теперь уже ничего не знаю… Да и кто меня спрашивает…
– Как это – кто спрашивает? Вот, я спрашиваю.
– Нет, вы не спрашиваете. Вы перед фактом ставите.
– Ну, это смотря перед каким фактом… Если это хороший факт, ему только радоваться надо. А за Настю я головой отвечаю, о такой невестке можно только мечтать. И за родителей ее головой отвечаю. Я бы в плохие руки Никиту не отдала, я же вам обещала… А кстати, Катя! Что с этой девочкой, которая к Никите в Москву приезжала? Кажется, ее Таней зовут, да?
– Да ничего. Вернулась домой, с ней все нормально. С родителями живет.
– Да? Ну что ж, и отлично. Выходит, зря мы тогда с вами панику подняли. В молодости ведь так и бывает… Одна неземная любовь плавно перетекает в другую неземную любовь, только не всякой неземной любви суждено завершиться браком.
– Да, наверное. Так и есть.
– А вы что же, не рады? Какой-то голос у вас грустный… Вы же так не хотели эту Таню!
– Нет, почему же. Да все так. Я рада, конечно же. Хорошая девочка Настя, колледж в Брайтоне… Как я могу быть не рада? Спасибо вам за все, Марьяна. Вы очень много сделали для моего сына. Извините, больше не могу говорить, у меня прием по времени начинается… До свидания, спасибо вам…
Всю осень она шмыгала по родному подворью, как хмурая мышь, от калитки до крыльца и обратно. Когда встречалась с Леней или Таней, опускала глаза в землю, здоровалась торопливо. В лица им никогда не заглядывала. И без того знала, что у Лени выражение лица оскорбленное, а у Тани – потерянное и в то же время чуточку горделивое. Мол, не хотите меня замечать, и не надо, сама про себя все знаю и вас ни о чем не спрошу. Если вы сами со мной так…
А к декабрю и пузо у Тани уже выкатилось. И у Нади сменился фронт работ – она теперь ежедневно чистила снег во дворе. Яростно скребла лопатой, наваливая у забора грязно-белые горы снега. Леня приглядывал за ней, сидя на скамье и щурясь на зимнее солнце. Щеки впалые, небритые, глаза больные, совсем стариковские. Катя иногда думала с неприязнью, наблюдая эту картину из окна, – не соседство, а филиал сумасшедшего дома… И еще думала о том, как Леня сдал за последние месяцы. Сгорел, как свечка. И без того здоровье у мужика не ахти, а тут еще плюсом домашняя психосоматика! Доконала его Надя. И Танюша сюрпризец преподнесла, как последний удар под дых…
Однажды он ее окликнул, когда шла по двору:
– Кать, остановись на минуту! Я только спрошу, и все, и можешь дальше идти!
Остановилась, обернулась нехотя.
– Ну чего тебе, Лень? Если ты про Никиту, то лучше не надо.
– Кать… Мне просто интересно… Сижу и думаю – как ты дальше-то жить собираешься?
– Это в каком смысле?
– Да в обыкновенном, в каком. Как ты будешь глядеть изо дня в день на внучка?.. Или внучку… И думать – как же так-то? Ведь ребеночек-то глаза проест! Или в совести твоей дырку сделает. Как жить-то будешь, Кать? Я думаю, тяжело тебе придется… Ой тяжело… Жалко мне тебя, Кать.
– Извини, Лень, но я без твоей жалости обойдусь, ладно? Уж проживу как-нибудь, извини. Танюшу ведь никто в Москву вслед за Никитой не гнал, сама поехала, и тебя не спросила. Так что… Извини, я знать ничего не знаю и знать не хочу. И жизнь портить своему сыну не буду. Что я, в Англию ему должна об этой новости сообщать? Да и вообще, у него свадьба скоро… В общем, нет Никиты, забудьте. Все, Леня, все… Прости, не могу иначе. Как сложилось, так сложилось, надо это принять. Я в своей жизни и не такое принимала. Да чего я тебе буду рассказывать, ты и сам все знаешь…
– Что ж, Катя, желаю тебе и дальше жить в душевном спокойствии, если так. А только помяни мое слово – однажды проснешься и обнаружишь, что нет его, душевного-то спокойствия. Кровь – не вода, запомни это. Она неожиданно закипает, разрешения не спрашивает. Придет и твой час, Катя. За все ответишь.
– Ой, Леня, не пугай, я тебя умоляю… Я такая пуганая, что давно изнутри железом обросла, ни на что уже не реагирую.
– Так тяжело, поди, с железом-то внутри ходить…
– Ничего, справляюсь, как видишь.
– Ну что же, каждому свое, Кать. А я как подумаю, что скоро дедом стану, так меня счастье внутри щекотать начинает! Вот знаю, что мало мне осталось, а все равно – счастье!
– Почему – мало? С чего ты взял? Живи дальше и радуйся!
– Да я бы конечно… Но не получится. Онкология у меня, четвертая стадия. Вчера снимки сам видел. Ну, чего ты на меня так смотришь? Иди, Кать, иди. Ты вроде по своим делам шла? Вот и иди…
Леня умер, так и не успев стать дедом. Сидел на скамье, как обычно, потом тихо завалился набок. Надя глянула на него, деловито смахнула пот со лба, снова начала долбить лопатой плотный мартовский снег у забора. Выскочила из дома Танюша, пошла к отцу осторожно, потом склонилась над ним, придерживая руками живот… И заголосила-завыла по-бабьи…
Хоронили Леню всей больницей, потому как адекватных родственников на сей грустный момент у семьи Лесниковых не отыскалось. Да и какая там после Лени семья – одни ошметки. Танюша звонила кому-то, но так и не дозвонилась. Шарахались родственники от Лени по причине Надиной болезни, никто не хотел быть сопричастным к его несчастью.
Танюша с животом стояла у гроба в траурной комнатке морга, смотрела на отца, казалось, с обидой – что ж ты, мол, меня одну в такой трудности оставил? Потом расквасилась оплывшим лицом, задрожала губами, но тут же посуровела, подобралась вся. Вспомнила, что нельзя ей плакать. И будто отстранилась от всего происходящего. Даже по Кате скользнула взглядом, будто не узнала. Распрямила спину, подхватила под руку стоящую столбом Надю, тревожно взирающую поверх голов, огладила ее по плечу. Бедная Надя так и не поняла, наверное, что произошло и зачем ее сюда привели.
А сразу после похорон Катя с удивлением обнаружила в их дворе новое лицо. Рыжий парняга с бритым затылком ходил, осматривался по-хозяйски. Довольно неприятный типчик. Или на скамье сидел, щурился на мартовское солнце. Даже ее соседскому глазу ужасно непривычно было глядеть на это безобразие – это ведь Ленина скамья, зачем он тут сидит, по какому праву! И Надя по-прежнему ковыряет лопатой остатки мартовского снега…
Вот Надя отставила лопату, разрешила крепышу подхватить себя под руку, пошла за ним в дом… Опять сюрреализм какой-то. Страшное дежавю. А как этот крепыш нежно и заботливо ведет ее, надо же! Как родную матушку! Интересно, кто это такой, откуда взялся? И не пойдешь ведь, не спросишь…
Но вскоре все само собой разъяснилось. Субботним днем глянула в окно, а там чудеса расчудесные… Там Танюша идет по двору в белом платье, с белым цветком в волосах, в накинутой на плечи белой шубке. Под складками платья живот выпирает горой. А рядом с ней – крепыш в черном костюме. И еще люди какие-то – с улыбками, с цветами… Стало быть, свадьба. Танюша замуж выходит! Вот это да, вот это новости…
