Вера Колочкова - Леди Макбет Маркелова переулка
– А эта тетенька, его жена… Она из-за тебя это сделала, да?
– Нет… Нет, конечно. Как тебе вообще это в голову пришло? Нет, я тут вообще ни при чем… Просто дядя Саша ее не любил, а меня полюбил… Ты, Гриша, мал еще, чтобы понимать эти вещи… Иди к себе, не мешай мне, ладно? Я дядю Сашу жду. Он скоро придет… Иди, спать ложись, поздно уже.
Саша пришел глубокой ночью. Она не спала, сидела на кухне, подперев щеку рукой. Он сел напротив нее за стол, она молча встала, налила ему полный стакан коньяку.
– Выпей, Саш… Надо выпить обязательно.
– Нет, не хочу. Собери мои вещи, пожалуйста. Я уйду.
– Нет, Саша, нет…
– Да, Катя.
Он поднял глаза. В круге кухонного светильника лицо его казалось почти черным. Губы дернулись нервно, будто он собрался улыбнуться.
– Саша, ну почему, почему… Мы же с тобой не виноваты ни в чем…
– Да. Ты, Кать, ни в чем не виновата. А я виноват.
– Да в чем ты виноват?! Ты же сам говорил… Про скорлупу, помнишь?
– Она меня любила, Кать. Она меня по-настоящему любила. Вся ее жизнь была в этом… В любви ко мне… А я не захотел нести за это ответственность. Понимаешь, мы должны нести ответственность, как бы ни сопротивлялись, какие бы оправдания себе не находили. А иначе как жить…
– Но ведь я тоже тебя люблю! А за мою любовь ты не хочешь нести ответственность?
Он замолчал, глядел на нее так, будто не понимал, о чем идет речь. Катя подвинула по столу стакан с коньяком, проговорила тихо:
– Выпей, Саш, пожалуйста… Тебя хоть немного отпустит, иначе заболеешь…
– Да я в полном порядке, не надо. Такие твари, как я, живучи, знаешь ли.
– Не называй себя так, пожалуйста! Ты ни в чем не виноват! Ты не лучше и не хуже других, пойми ты это! А я знаю, что говорю! Со мной когда-то так же поступили, как с твоей Лизой. Да, я тоже хотела отомстить, наказать как-то, но…
– Не сравнивай, Кать. Ты своего бывшего мужа не любила. У тебя другой случай был. Не сравнивай любовь и женскую ущемленную гордыню, это разные вещи.
– Да откуда ты знаешь, любила я его или не любила?
– Ты мне сама говорила.
– А может, я врала?
– Нет. Ты вообще любить не умеешь, Кать. В принципе.
– Что ты говоришь, Саша… Да как это…
– Да, ты такая. Я ошибся в тебе, Кать. Ни мужчину, ни детей ты любить не умеешь. У тебя свое представление о любви. Ты не сердцем любишь, а страхом. Именно страх диктует тебе, как правильно приспособить себя к жизни, поэтому ты пользуешься мужчиной и детьми как элементами адаптации в социуме. Нет, это не вина твоя, это беда… В твоем представлении это и есть любовь. И к детям ты так же относишься, то есть по-настоящему их не любишь.
– Нет, Саш, это неправда. Но, пожалуйста, давай сейчас не будем об этом… Давай потом поговорим…
– А «потом» уже не будет, Кать. Собери мои вещи, пожалуйста, я уйду.
– Ты меня совсем, совсем не любишь, да?
– Нет, почему же? Люблю. Я ведь и полюбил тебя именно такую. Я же не слепой. Наоборот, даже помочь тебе хотел. Взять за руку, вывести к солнцу… Не получилось, извини. Все-таки банальный постулат про построение счастья на чужом несчастье имеет под собой какой-то фундамент. Да и не имел я права быть для тебя спасителем-поводырем. Подлецы не могут быть поводырями, это неправильно. Вот и получается, что никому я счастья не принес, ни грамма…
– Неправда. Я была очень счастлива с тобой, Саша. Даже то короткое время, что мы были вместе.
– Что ж, спасибо и на этом. Да, кстати, еще про Гришу тебе сказать хочу… Ты его губишь, Катя. Практически уничтожаешь. Медленно, но верно уничтожаешь.
– Я?! Гришу?!
– Да. Не смотри на меня так, это правда. Ты его не любишь, Кать. Ты считаешь его своей безоговорочной собственностью.
– Саш, да ты что говоришь… Все матери своих детей собственностью считают, это же так естественно! Да, я согласна, иногда я перегибаю палку… Но я люблю сына, очень люблю! Может, и впрямь больше страхом, чем сердцем… Но все матери испытывают подобное чувство страха за ребенка!
– Нет. Твой страх по-другому называется. Не страх за ребенка, а страх быть некачественной матерью и не удержать право собственности. Только и всего. А Грише ничего от тебя самой не достается.
– Нет, это неправда!
– Правда, Кать, правда. Если честно, ты чудовище, Катя. Ты и сама не понимаешь, к сожалению, какое ты чудовище. Может, со временем и поймешь.
– Господи, Саш… Я уже ничего не понимаю. Я знаю, как тебе плохо сейчас, и только поэтому не обижаюсь. Давай ляжем спать, а завтра поговорим, а?
– Нет. Собери мне вещи, я уйду. А впрочем, чего я к тебе привязался с этими вещами? Вещи какие-то… При чем здесь вещи… Я не знаю, как мне жить дальше. Я уеду, наверное. Завтра похороню Лизу и уеду…
– Сбежишь, да?
– Называй как хочешь.
– От себя не сбежишь…
– Может быть. Но вместе мы с тобой точно не будем. Я не смогу, прости. Пойду я, Кать… Я завтра за вещами зайду, можно?
Он тихо ушел в ночь, аккуратно прикрыв за собой дверь. Катя встала со стула, кое-как добрела до гостиной, рухнула на диван, разрыдалась, не сдерживая себя и не думая, что может разбудить Гришу. Вскоре почувствовала его дрожащую ладонь на плече:
– Мам… Не надо, чего ты… Не плачь, мам…
– Господи, ты еще тут!.. – дернулась лихорадочно, сбрасывая с себя его ладонь. – Иди, спи! Уйди, ради бога, ну же?..
Проплакала остаток ночи, под утро забылась коротким сном. В половине восьмого, как обычно, заверещал будильник. Надо было вставать и начинать как-то жить, идти на работу.
С трудом подняла голову, усмехнулась горько. Видимо, не предусмотрено для нее женского счастья. Вообще никакого не предусмотрено, не прописано в планах судьбы. Зато долги есть. Материнские. Их пока никто не отменял. Да, долги, как бы там Саша ни рассуждал обидно в адрес ее материнства. И поэтому надо вставать и жить дальше. И надо обязательно Марьяне позвонить, узнать, как у Никиты все складывается. С этой липучкой Таней… И как с Англией…
– …Да все у нас получилось, Катя, не волнуйтесь! – весело рапортовала в трубку Марьяна. – Никита уже через неделю уезжает! А он разве вам не звонил?
– Нет…
– Странно. Наверное, закрутился совсем.
– Скажите, Марьяна… А Таня, девочка из Васильевска? Она еще там? Они встречаются или нет?
– Кать, я все силы прикладываю, как мы договорились. Никитушка неделю около меня сидел, правда. Но теперь-то уж чего бояться, если он уезжает? Не поедет же девочка Таня за ним в Англию, я полагаю?
– Нет, не поедет, конечно.
– И я так думаю. Значит, девочка скоро в родной Васильевск должна вернуться. Кстати, Никита совсем не приветствовал наши планы с отъездом в Англию… Сопротивлялся, как мог. Из-за нее, наверное. Еле уговорили. Паша особенно старался, ему очень хочется, чтобы сын приличное образование получил.
